Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат

Тигр прекрасен. В полной тишине он бесшумно идет по кругу. Затем останавливается, поворачивает широкую усатую морду и оскаливается. Клыки.

И тут толпа начинает реветь. Крик поднимается как пылевой столб. Тигр прижимает уши, снова рычит. Люди хлопают в ладоши, кричат, стучат друг друга по спинам – да! да! да! Чистая, незамутненная радость. Гул утихает. Тише, тише, не пугайте тигра!

– Убей их, киска! – кричит одинокий глумливый голос.

В первый момент мне кажется, что этого провокатора выкинут на арену прямо к тигру, иди, мол, поздоровайся, посмотри, что там за киска, но вдруг – общий хохот, и все начинают кричать:

– Хватай их! Куси их!

Все на стороне тигра, а не пленников. Зрителей можно понять – я тоже болею за кошку, а не за этих унылых германцев.

– Ку-си! Ку-си! – скандируют трибуны.

Тигра многие не видели до сих пор, он их покорил – своей смертельной грацией. Да и вообще, пусть он наконец убьет кого-

нибудь!

Пленники медленно сгрудились в центре арены. Угрюмые, уже мертвые для толпы… но тигр не решается пока нападать. Он голоден, зверей специально не кормят перед выступлением несколько дней. Перед ним – добыча, но добыча сбилась в стадо, а тигры не любят нападать на стадо, они знают, чем это может закончиться. Одинокий германец напоминает ему вожака буйволиного стада – он так же настороже, он следит за тигром.

Тигр идет с другой стороны, не решаясь нападать. Бьет хвостом по красно-полосатым бокам, злится. Опять рычит.

– Ку-си! – кричат с трибун.

Пленники молча стоят. Тигр идет по краю арены легкой равномерной походкой.

И тут… Один из пленников – самый молодой – вдруг срывается и бежит к краю арены, к стене. Кричит и пытается забраться на нее. Обдирает пальцы. Ногти его скребут по дереву. Он срывается, поворачивает голову…

Тигр смотрит на него, не отрываясь.

– Стой, идиот! – кричат ему из амфитеатра.

Молодой германец, не слыша, бледный как песок, разворачивается и бежит по краю арены. Он плачет.

Толпа затихает. В тишине раздаются всхлипы. По грязному лицу германца текут слезы.

Тигр смотрит. Желтые глаза огромной кошки мерцают.

Кажется, молодой германец слишком хочет жить… Он спотыкается, но успевает выровняться, снова бежит…

И вдруг тигр срывается с места, в несколько огромных прыжков настигает молодого и сбивает с ног. Хватает лапами, словно играет. Душераздирающий вскрик. Молодой, как безвольная тряпичная игрушка, мотается в лапах тигра. Крови почти нет. Все это происходит за пару мгновений. Тигр ложится на свою добычу и поднимает морду.

Германцы кричат.

Тигр кладет лапы на добычу и поднимает усатую морду. Зевает. Начинает ее облизывать. Шершавый красный язык проходит по бедру варвара, сдирая лохмотья. Еще раз и еще.

Зрители вопят и кричат, как безумцы. Смертники молча смотрят.

Пьянящий дурман ужаса сгущается над белым песком арены. Тигр поднимает морду и вырывает кусок. Смотрит на остальных германцев и ест. Стоит кому-нибудь пошевелиться, он оскаливается. Клыки его в крови.

Я выдыхаю. Только что секунду назад я был на арене – я чувствовал себя и жертвой, и охотящимся тигром.

– Киска! – кричит глумливый голос. – Киска ку-ушает!

На месте остальных я бросил бы придурка на арену, поближе к любимой «киске». Вместо этого они вскакивают на местах

и кричат:

– Еще! Еще зверей!

Кровавый дурман тянется над амфитеатром, окутывает всех. Не зря говорят, что зрелища подобны неразбавленному вину. Они бьют в голову.

Распорядитель вскидывает руку. Смертники поднимают взгляды – воин, что стоит впереди, задирает голову к небу, прикрывает глаза. Молится или прощается? Не знаю. Я слышу грохот поднимающихся решеток. Это выпускают зверей. Из всех звериных нор их подгоняют раскаленным железом – тянет паленой шерстью и кровью. Они не хотят убивать – но мы хотим.

Рим должен стоять на силе и чести. А кровь – это для богов. Варварское зрелище. Говорят, знаменитый Цицерон его не переносил… И некий Попилий отрезал ему голову. Видимо, чтобы поделиться своим мнением о вкусах знаменитого оратора. Смешно.

На арену выбегают черная как уголь пантера, два льва и несколько огромных волков – это, видимо, местный вклад в игры. Зверей не кормили – они голодны, они видят добычу тигра, но тот ее не отдаст. Так что им придется взять самим.

Некоторые смертники в отчаянии падают на колени. Воин стоит и смотрит на зверей, глаза его сверкают.

Смертники сбиваются в одну сторону, там, где решеток нет. Звери рычат.

Пантера пытается обойти воина, принюхивается, но напасть не решается. Львы рычат друг на друга, потом разбегаются в разные стороны. Они голодны. Один пытается подобраться к добыче тигра и отобрать – тот в ярости встает.

Толпа неистовствует.

– Куси! Куси! – кричат они вразнобой.

Пока люди вместе, животным трудно, они боятся. Волки сбиваются в кучу отдельно от больших кошек, загривки их взъерошены.

И тут управитель поднимает руку. Я вижу толстые пальцы в волосках, они сжаты вместе, в некий знак.

Тишина.

Германцы ждут смерти, каждый по-своему. Кто-то выпрямился – но таких мало. Другие рыдают и падают на колени, ни живы ни мертвы. Я вижу глаза распорядителя – усталые. Из-под парика на его лицо, стирая грим, течет пот.

В следующее мгновение рука опускается.

Раз! Двое рабов подбегают к краю площадки и опрокидывают ведра. Кровь – скорее всего коровья – льется с высоты на стоящих людей, забрызгивая их с головы до ног. Красное. Вонь крови. Толпа взрывается, звук такой, словно земля разламывается пополам.

Кровь свела животных с ума. Даже волки, осмелев, начали резать людей – как овец. Хруст костей и предсмертные крики.

И единая животная тварь, кричащая от наслаждения кровавой забавой, – толпа.

Воин-германец, единственный, кто не опустил головы и взгляда, – вокруг него умирали его товарищи по несчастью, их внутренности вырывали и тут же пожирали звери – не выдержал. Он не был залит кровью, а его спокойствие отпугивало зверей. Лев гнался за одним из людей, германец сделал шаг и закричал на льва. Невероятно, но огромный зверь шарахнулся в сторону. Германец схватил беглеца и подтащил к себе, заставил подняться. Теперь они встали спина к спине. Аплодисменты раздались со всех трибун – варвара оценили.

Германец повернулся и крикнул что-то на своем хрипящем грубом языке. Толпа заревела, ей нравилось его мужество.

– Что? – Я не понял. Кровавая волна спадала, оставляя мерзкий привкус – как выброшенная на берег пена из погибших водорослей и раздутых трупов.

Нумоний Вала повернулся ко мне. Его суровое красивое лицо искажено неким чувством, но спокойно.