Алина Лис - Маг и его кошка

Ознакомительный фрагмент

Я разговариваю с птицей? И она мне отвечает?

— Виииррриии.

— Хорошо.

Я тяну на себя камень, и он выходит неожиданно легко, словно ничто не держало его в стене. Мелькает воспоминание, слишком смутное, чтобы я успела за него зацепиться. Стриж снова верещит, храбро ныряет в темный проем и тут же возвращается обратно.

В клюве у него зажат конец кожаного ремешка.

— О боги, что это? — я отбираю у питомца его находку. Дергаю за ремешок, и в руки мне падает кожаный кошель размером почти что с моего маленького Венто.

Он в ужасном состоянии. Таким кошельком побрезговал бы и нищий попрошайка. Снаружи кожа поросла плесенью, местами побурела и даже побелела, а местами подгнила. Торопливо пытаюсь распутать завязки — нетерпение и страх подгоняют, требуют сделать это скорее, скорее. Не получается. За годы, проведенные в стене, кожа слиплась, спеклась в единую массу. Тогда я просто рву их, вытряхивая на землю содержимое тайника.

И тихо ойкаю.

— Это будет секрет. Только наш с тобой, — Риккардо хитро улыбается и выдвигает камень. В руках его скачет деревянный конь, совсем маленький, меньше ладошки, но как настоящий. Грива с черными волосами и звонкие копыта с крохотными медными подковками.

— Так нечестно, — говорю я и сжимаю кулак. — Не дам!

— Жадина.

— Сам такой. Твоя лошадь — плохая.

Он смеется, снимает с берета аграф,[7] что держит перо, и демонстративно кладет его в кошелек.

— Жадина, — повторяет брат.

Мне до слез жалко расставаться с сережкой, но так надо. В тайник прячут то, что дорого.

Я отдаю ему одну из двух сережек, что недавно подарил отец. Расстаться с двумя сразу нет никаких сил. Позже я совру, что потеряла ее, и нянька будет ругаться.

А еще позже, уже после внезапного отъезда Риккардо, я буду безуспешно искать тот самый камень, которым брат закрыл от посторонних глаз наш с ним секрет. Но так и не найду.

Сережка. Серебряная, с лазуритом. Совсем маленькая. В самый раз ребенку.

Позеленевший от влаги бронзовый аграф в форме головы льва.

Четыре крохотные медные подковки и горстка деревянной трухи.

— Я была права, — шепчу я, как безумная, сквозь подступающие слезы. — Твоя лошадь плохая, Риккардо. Видишь, от нее ничего не осталось.

Элвин

Первым, что я почувствовал, придя в себя, была боль. Мучительно ныл затылок. Казалось, на голову надели железный обруч с шипами по внутренней стороне, навроде тех, что можно встретить в арсенале любого уважающего себя пыточных дел мастера. И теперь невидимый садист закручивал винты, заставляя металлические шипы все глубже входить в кость.

Я застонал, попробовал ощупать рукой затылок и понял, что не могу этого сделать.

Я не мог пошевелить даже пальцем.

Следующим неприятным, но закономерным открытием стал кляп во рту. Я бы больше удивился его отсутствию. Единственный способ обезвредить мага — заткнуть рот и зафиксировать пальцы. Существует даже крайне гнусная разновидность казни — специально для чародеев, когда отрубают обе кисти, вырезают язык и отпускают жить дальше. Большинство кончает с собой уже в первый месяц.

В моем случае кляп был излишним — я работаю только через руки, но они решили перестраховаться.

Кстати, кто «они»?

Морщась от боли, я осторожно открыл глаза. В ушах шумело, перед глазами все двоилось, а невидимый садист вкрутил винт на обруче разом на пару оборотов. Я поморгал, дожидаясь, пока окружающий мир обретет резкость, и осмотрелся.

Помещение вполне соответствовало расхожим представлениям о пыточных застенках. Темно, мрачно, решетки и цепи. На стенах из необработанного камня чадят факелы, в углу жаровня, на которой тлеют малиновые угли, рядом щипцы, плети и прочие малосимпатичные игрушки из арсенала записных садистов.

При попытке покрутить головой боль перетекла с затылка на виски, пульсируя в такт биению сердца, и я окончательно поставил себе диагноз — «сотрясение мозга». Потом поставил диагноз всей этой ситуации — «полная задница». Немного подумал и поменял формулировку на такую, что заставила бы упасть в обморок иную чувствительную барышню.

Мне случалось попадать в плен, но настолько беспросветного положения я припомнить не мог. Люди редко представляют себе истинные возможности хорошего мага, тем более Стража. А роль жертвы, когда знаешь, что контролируешь ситуацию и в любой момент можешь поменяться с тюремщиком местами, даже забавна.

Но тот, кто меня связал, определенно разбирался в блокировке магических проявлений.

Память возвращалась рывками. Схватка у дверей гробницы, звезда Хаоса, безжизненный фэйри. Остальные события тонули в тумане. Я помнил, что собирался доставить Рэндольфа к его сородичам и улизнуть прежде, чем начнутся расспросы.

Нынешнее положение намекало: план потерпел полную катастрофу.

Так и знал, что пожалею об этом.

Некоторое время ничего не происходило. Головная боль постепенно отступала, в глазах больше не темнело. Я подергался на кресле, к которому был прикручен. Связать человека так, чтобы он не мог пошевелить и мизинцем в прямом, а не переносном смысле, довольно сложно, но меня обрабатывал настоящий профессионал. Руки заведены назад, почти вывернуты из суставов, каждый палец примотан к железной решетке, и примотан на совесть.

Я все еще дергался, пытаясь ослабить путы, когда услышал звук шагов за спиной. Паскудно, когда не можешь видеть происходящее. Даже если связан, зрение дает иллюзию контроля.

Прикрыв глаза, я весь обратился в слух. Шаги уверенные, громкие, но не слишком быстрые. Человек это или фэйри, он не привык таиться, скорее наоборот. Не суетлив, но и не медлителен. Возможно, резок. Среднего роста. Не грузный. Каблуки подбиты металлом, но звона шпор не слышно…

Провернулся ключ в замке, лязгнула цепь.

— Вижу, ты пришел в себя, — голос был сухим и безжизненным, как пески тамерской пустыни, а его обладатель по-прежнему находился за моей спиной. И все же зародившиеся подозрения о личности визитера перешли в уверенность.

Ответить я, по понятным причинам, не мог.

Прервавшиеся было шаги возобновились. Посетитель обошел меня по кругу, и я наконец смог полюбоваться на его выскобленный до зеркального блеска череп и хищный орлиный нос. На изборожденном морщинами лбу скрытая полупрозрачной пленкой века выделялась заметная шишка.

Печально известный третий глаз Марция Севруса.

Как я и предположил, князь решил лично допросить пленника. Наверное, я должен чувствовать себя польщенным.