Баркер Клайв - Пятый доминион

- Я видела.

- Я собирался подождать до тех пор, пока силы не ослабеют, а потом явиться за тобой со всей торжественностью. - Он выдержал паузу. - Ты пошла бы со мной?

- Да.

- Я не был в этом уверен. Боялся, что ты оттолкнешь меня, и тогда во мне проснется жестокость. Ты теперь моя надежда на спасение. Я больше без тебя не могу.

- Но ты же прожил без меня все эти годы в Изорддеррексе.

- Ты была со мной рядом, только под другим именем, - сказал он.

- Но это не мешало тебе быть жестоким.

- А ты представь, насколько более жестоким я мог быть, - сказал он, словно сам удивившись этой возможности, - если бы вид твоего лица не смягчал мой гнев.

- Так это все, что тебе от меня нужно? Вид моего лица?

- Ты знаешь, что это не так, - сказал он, понижая голос до шепота.

- Так скажи мне об этом.

Он посмотрел через плечо на свое воинство. Если его губы и произнесли какие-то слова, то она их не услышала. Под его взглядом твари попятились в темноту. Когда они исчезли, он поднес руки к ее лицу, мизинцами нежно коснувшись ее шеи, а большими пальцами - уголков рта. Несмотря на жар, который до сих пор поднимался от раскалившегося за день асфальта, руки его были холодными.

- У нас осталось не так много времени, так что я буду краток, - сказал он. - У нас нет будущего. Возможно, оно было вчера, но этой ночью...

- Я думала, ты собираешься построить Новый Изорддеррекс?

- Собирался. У меня даже готов для него идеальный проект, вот здесь. - Он соединил большие пальцы и легонько ударил ее по губам. - На месте этих жалких улиц должен был вознестись город, созданный по твоему образу и подобию.

- Так почему же ты передумал?

- У нас нет времени, любовь моя. Там, наверху, трудится мой брат, и когда работа будет окончена... - Он вздохнул, и голос его упал еще ниже. - ... когда работа будет окончена...

- И что же произойдет? - Она почувствовала, что он хотел с ней чем-то поделиться, но в последний момент запретил себе это.

- Я слышал, ты побывала в Изорддеррексе, - сказал он.

Ей хотелось заставить его договорить, но она знала, что настойчивость ни к чему хорошему не приведет, и решила ответить на его вопрос, надеясь, что рано или поздно он вновь вернется к тому, что его мучает. Она сказала, что действительно была в Изорддеррексе и что дворец значительно изменил свой облик. Это известие пробудило в нем немалый интерес.

- И кто же теперь им владеет? Не Розенгартен ли случайно? Нет, конечно нет. Наверняка это Голодари со своим чертовым Афанасием...

- Не угадал.

- Кто же тогда?

- Богини.

Сияющая паутина затрепетала от потрясения.

- Они всегда были там, - сказала она. - По крайней мере, одна из Них, по имени Ума Умагаммаги. Ты что-нибудь о Ней слышал?

- Легенды, сказки...

- Она была внутри Оси.

- Это невозможно, - сказал он. - Ось принадлежит Незримому. Вся Имаджика принадлежит Ему.

Никогда до этого момента ей не приходилось слышать в его голосе раболепные нотки.

- А мы тоже Ему принадлежим? - спросила она.

- Мы можем попробовать избежать этого, - сказал он. - Но это не так-то легко, любовь моя. Он Отец, и Он хочет, чтобы Ему повиновались, до самого конца... - И вновь он запнулся, и лицо его болезненно исказилось. - Обними меня, - попросил он.

Она обвила его руками. Пальцы его скользнули по ее волосам, и он крепко обнял ее за шею.

- Раньше я думал, что я - полубог, рожденный, чтобы возводить города, - прошептал он. - И что если я создам прекрасный город, он будет стоять вечно, и таким же вечным будет мое правление. Но ведь рано или поздно все проходит, верно?

В его словах звучало отчаяние, которое показалось ей оборотной стороной пророческого пыла Миляги. За то время, что она знала их, они словно бы обменялись жизнями: беззаботный любовник Миляга превратился в исполнителя воли небес, в то время как Сартори, создавший за свою жизнь не один ад, теперь держался за свою любовь, как за последнее спасение.

- Разве удел божеств не в том, чтобы возводить города? - спросила она мягко.

- Не знаю, - сказал он.

- Что ж... нам до этого нет никакого дела, - сказала она, имитируя равнодушие влюбленной без ума женщины ко всему остальному, кроме предмета ее любви. - Мы забудем о Незримом. У меня есть ты, у тебя есть я... У нас будет ребенок, и мы сможем быть вместе хоть целую вечность.

Этими словами она хотела вынудить его на признание, которое он не решился сделать раньше, но неожиданно для нее самой в них оказалось столько правды и столько надежды, что сердце ее сжалось от боли. Однако она расслышала в шепоте своего возлюбленного эхо тех же самых сомнений, которые сделали ее отверженной в доме, что остался у нее за спиной, а для того чтобы разрешить эту загадку, она не остановится ни перед чем - даже перед манипуляцией их чувствами. Боль, которую причинил ей этот подлог, отнюдь не была смягчена его успешным результатом. Когда Сартори испустил тихий стон, она едва не покаялась в своем обмане, но поборола это желание в надежде, что новый приступ страдания выжмет из него все, что он знает, хотя, как она подозревала, раньше он не признавался ни в чем подобном даже самому себе.

- Не будет никакого ребенка... - сказал он, - и мы не сможем быть вместе.

- Почему? - спросила она все тем же деланно оптимистичным тоном. - Мы можем уйти прямо сейчас, если ты хочешь. Нас ничто не держит - мы можем спрятаться где угодно.

- Негде спрятаться, - ответил он.

- Ну, мы найдем место.

- Таких мест больше нет.

Он высвободился из ее объятий и отступил в сторону. Она обрадовалась его слезам: они скрывали от него ее двуличие.

- Я уже сказал Примирителю, что разрушаю сам себя... Я сказал, что вижу творения моих рук и сам же начинаю подготавливать их уничтожение. Но потом я спросил себя: а чьими же глазами я на них смотрю? И понял, что это взгляд моего Отца, Юдит. Взгляд моего Отца...

Неожиданно для самой Юдит, память ее воскресила образ Клары Лиш и ее слова о мужчине-разрушителе, который не успокоится, пока не уничтожит весь мир. А разве существовало более полное воплощение мужского начала, чем Бог Первого Доминиона?

- ... итак, когда я смотрю на творения моих рук Его глазами, я хочу их уничтожить... - прошептал Сартори. - ... но что же видит Он Сам? Чего Он хочет?

- Примирения, - сказала она.

- Да, но для чего? Это не начало новой жизни, Юдит. Это конец. Когда Имаджика вновь обретет целостность, Он превратит ее в пустыню.

Она отшатнулась от него.

- Откуда ты знаешь?

- Мне кажется, я всегда это знал.

- И ничего не говорил? Все твои разговоры о будущем...

- Я не осмеливался признаться в этом даже самому себе. Мне хотелось верить в то, что я ни от кого не завишу. Ты наверняка это поймешь. Я видел, как ты боролась за то, чтобы смотреть на мир своими собственными глазами. Я делал то же самое. Я не хотел соглашаться с тем, что Он - во мне. И только теперь...