Маргит Сандему - Скрытые следы

Вот что значит соперничество! Чтобы добиться своего, следует иногда проявлять хитрость!

Напротив, он был в буквальном смысле собакой по части того, что нельзя было есть. Весь день напролет слышались голоса: «Карине! Шейн ест смолянку!» Пес ходил и срывал зубами листья этого сверхъядовитого растения, которое росло повсюду во дворе, а потом ложился и жевал эти листья, если никто не отбирал их у него. Поэтому Давиду и Йоакиму, которые очень любили щенка, пришлось вырвать с корнем все эти растения. Корова, отведавшая этих листьев, чуть не умерла, чего же тогда можно ждать от щенка?

Все, за исключением Эфраима, обожали щенка. Эфраим был младшим ребенком в семье и поэтому избалованным. Потом появился Натаниель, и за это Эфраим его терпеть не мог. Когда появился еще один претендент на всеобщую благосклонность, это было уже слишком. Карине то и дело слышала: «Этот паскудный кобель сделал лужу на полу». «Кто копался в моих бумагах? Опять эта мерзкая дворняжка?» «Кто съел остаток сыра? Пес? Я хотел сделать себе бутерброд! В этом доме просто невозможно стало жить нормальному человеку!»

– Мне просто жаль Эфраима, – сказал как-то Йоаким Карине. – Мне всегда жаль людей, у которых нет чувства юмора.

Однажды ночью почтенный отец семейства Абель в ужасе проснулся. Сначала он лежал совершенно тихо, не осмеливаясь ничего сказать Кристе. «Господи, я старею…» – подумал он. Постель под ним была мокрой. Но когда он обнаружил у себя в постели щенка, непонятно как оказавшегося там, и понял, что сам он невиновен, он почувствовал такое огромное облегчение, что принялся во весь голос хохотать. Он не был еще стариком, не был!

Но на этом лежание в постели для Шейна закончилось. Его безжалостно сталкивали на пол, так что ему пришлось переместиться в укромный уголок.

Впрочем, уже на следующее утро он спал в ногах у Натаниеля, спрятавшись под одеяло, так, что его совсем не было видно.

Обнаружив это мошенничество, Криста отчитала и щенка, и Натаниеля. Удивленно посмотрев на нее, Шейн в два прыжка очутился в ванной, где ухитрился размотать рулон туалетной бумаги. Он протащил ее через коридор до самой кухни, и только после этого обнаружилась его проделка.

Шейн благоденствовал.

Поблизости не было ни одной более крупной или более взрослой собаки, которая могла бы оттеснить его в сторону. В этом доме он встречал только любовь. И лишь один человек давал ему пинка, когда никто не видел.

Карине тоже благоденствовала. Ей было о ком заботиться, кого любить, и это существо самым непосредственным образом принимало ее любовь, неизменно радуясь при виде ее.

Ханне и Ветле приехали в гости. У Ханне начался насморк, она кашляла, находясь рядом с собакой, но держалась стойко и радовалась вместе с Ветле тому, что их дочь так расцвела. Она от всей души смеялась, глядя, как Шейн переваливается через высокий порог, повиснув в воздухе задними лапами, а передними упершись в пол, так что хвост у него торчал прямо в потолок.

Шейн был ласковым щенком. Он был рад всем, будь то вор, священник или инкассатор. Всем, за исключением хозяина дома Абеля, который имел обыкновение вваливаться домой в огромных сапогах, казавшихся Шейну страшными и загадочными – и всякий раз при этом из тонкого щенячьего горла слышалось грозное рычанье. Зарычав в первый раз, Шейн сам настолько перепугался собственного голоса, что отскочил назад.

Он не позволял больше Кристе разговаривать с самой собой, как она это раньше делала. Шейну казалось это подозрительным, он рычал и оглядывался по сторонам, ища того, кто нарушал тишину.

Когда звонил телефон, он устремлялся со всех ног вперед, и тот, кто собирался взять трубку, нередко спотыкался об него и падал на пол.

Шейн быстро освоился с автомобилем. Автомобилем пользовался Давид, но только тогда, когда получал на это разрешение властей.

И Шейн обнаружил, что сидеть на переднем сиденье куда интереснее, чем на заднем.

Если с Давидом кто-то ехал, ему приходилось опрометью бросаться в машину, иначе Шейн, тоже бросавшийся туда со всех ног, занимал место рядом с шофером.

Вся жизнь в доме вертелась теперь вокруг собаки. Эфраим дулся, все же остальные считали, что лучшей терапии для Карине, чем Шейн, не придумаешь.

Наконец-то дочь Ханне и Ветле стала счастливой.

Чего нельзя было сказать об их сыне Ионатане. Им ничего не было известно, о его судьбе. И родители не спали по ночам, в страхе думая о нем. Эти ночные бдения оставляли свой горький след на их лицах. Но это по-своему и сближало их, придавая их довольно поверхностным отношениям новую глубину.

На центральном вокзале в Берлине норвежские и датские пленные были разделены на две группы.

Поездка была длительным, мучительным кошмаром с головной болью и ломотой во всем теле, с вонью в переполненных вагонах, голодом и отвращением к еде, которую давали два раза в день. Но хуже всего было уныние, страх перед тем, что ожидало их впереди.

«Вряд ли они везут нас в Германию только для того, чтобы расстрелять», – сказал кто-то в вагоне.

«Рабочие лагеря, – ответил другой. – Мы будем работать, пока не сдохнем, где-нибудь на строительстве дороги».

Щурясь от дневного света, они стояли на перроне, не ведая, что их ожидает.

Офицер со списком в руках называл всех по порядку и разделял на две группы. Почти все уже сидели в кузовах больших грузовиков. Глядя на них, Ионатан думал о том, что и ему скоро предстоит залезть туда. Глядя на их усталые, апатичные лица, видя страх в глазах многих, он думал, что и сам он сейчас такой же грязный и измотанный, как они.

Язык шершавый, на зубах налет, во рту отвратительный привкус. Он уже несколько дней не брился, одежда в пыли и в соломе.

Внезапно офицер выкрикнул его имя, он сделал шаг вперед. Но ему не сказали идти ни к одному из грузовиков и ни к одной из групп, стоящих на платформе. Он был сам по себе!

Офицер посмотрел на него, криво улыбнулся уголками губ и назвал следующее имя.

Он так и остался стоять один. Он заметил, что его попутчики подозрительно посматривают на него, но он сам был не менее удивлен происходящим, чем они.

Грузовики тронулись с места, увозя людей в неизвестность.

Какой-то офицер сделал Ионатану знак, чтобы тот следовал за ним. Не глядя на тех, кто остался, он пошел за офицером по направлению к привокзальной площади. Там стоял элегантный, открытый автомобиль, на переднем сидении, рядом с шофером, сидел какой-то офицер, а сзади сидел красивый молодой человек, такой же белокурый и голубоглазый, как Ионатан. И когда Ионатан сел рядом с ним, автомобиль тронулся с места.

Разумеется, на этом автомобиле не было никакого аппарата для получения генераторного газа.