Генри Каттнер - Темный мир

Мой взгляд наткнулся на кочергу у камина, и я решил, что эта кочерга именно то, что мне нужно. Но уверенность в этом длилась всего лишь мгновение и исчезла без остатка.

Книга оказалась популярным романом. Я быстро перелистывал страницы, читая по диагонали знакомый текст. Притаившееся глубоко в подсознании возбуждение проснулось и готово было, казалось, завладеть моим разумом.

Нахмурившись, я покинул кресло и поставил книгу на полку. Здесь я на мгновение задержался, пробегая глазами по корешкам книг. Повинуясь безотчетному инстинкту, я взял в руки увесистый том, к услугам которого не прибегал много лет. Это был молитвенник, реликвия нашей семьи.

Он самопроизвольно открылся в моих руках, и первое изречение, которое я прочел, гласило: «Я пришел, и чудовища окружили меня».

Я вернул молитвенник на прежнее место и вновь уселся в кресло. Свет настольной лампы действовал раздражающе, и я нажал на выключатель. Не успели мои глаза привыкнуть к полумраку, как неосознанное чувство ожидания чего-то неведомого нахлынуло на меня с удвоенной силой, как будто распахнулся невидимый занавес.

Вложенная в ножны шпага по-прежнему покоилась на моих коленях. Несколько секунд я рассматривал ее, как будто видел впервые, затем посмотрел на небо, укрытое легкими облаками, среди которых плыла полная луна, окруженная серебряным ореолом. Вдалеке угадывалось слабое сияние — Огонь Нужды все еще полыхал на болотах.

И он звал.

Золотистый квадрат окна влек к себе с гипнотической силой. Полузакрыв глаза, я в изнеможении откинулся на спинку кресла, и тут же почувствовал дуновение подступающей опасности. Затем я явственно расслышал отдаленный звон, который мне доводилось слышать и прежде. Он обычно сменялся отчетливым зовом, явственным и повелительным, но я всегда находил в себе силы сопротивляться ему.

В эту ночь я заколебался.

Отрезанный с моей головы пучок волос, — не он ли дал возможность моим преследователям управлять мною? «Понятно, это из области суеверий», — подсказывал мне эту мысль рассудок, но в то же время я был глубоко внутренне убежден, что сверхъестественное воздействие на человека с помощью его волос не было досужим вымыслом впавших в детство старушек. С той поры, как я побывал на Суматре, от прежнего моего скептицизма не осталось и следа. И с тех пор я с головой погрузился в старинные фолианты, доставая их с помощью моего дяди и его друзей.

Это были ветхие книги, посвященные белой магии, спиритизму и даже заклинаниям для вызывания демонов и духов из мира теней… Я прочел их все от корки до корки.

Во время чтения мне казалось, что я всего лишь повторяю давно изученное, освежаю в памяти то, что давным-давно знал назубок. Только одно обстоятельство тревожило меня, — во всех книгах я встречался с упоминанием некой субстанции, обладающей сверхъестественными возможностями.

И эта субстанция была сама вечность. Творцы народных сказаний наделили ее множеством имен, и многие из них сохранились до наших дней: Дьявол, Люцифер, Сатана, Кутчи, Иерарх австралийских аборигенов, Тулья эскимосов Гренландии, Абенсам африканских негров, Стрателли швейцарских пастухов…

Я не пытался познать сущность дьявола, да у меня и не было в этом нужды. И все же все это время по ночам к моему изголовью нисходил один и тот же сон, который не мог быть ни чем иным, как посланием черных сил, олицетворяющих собою Зло. Проснувшись в холодном поту, я приближался к золотистому проему окна, купаясь в лунном свете, все еще не совладавший с испугом, стремящийся всеми фибрами души к неописуемому словами совершенству. И тогда на фоне черного неба представал предо мною мерцающий неземным светом квадрат, в бездонной глубине которого угадывалось какое-то движение. Я уже знал, что мне необходимо совершить в определенной последовательности несколько требуемых церемониалом движений, чтобы дать толчок к началу действа, но был не в состоянии сбросить с себя оцепенение, парализовавшее все мои члены.

Квадрат, похожий на залитое лунным светом окно моей комнаты, похожий, но не тот. Поэтому страха не было.

Напев, который я явственно слышал, был мелодичным, успокаивающим, как колыбельная матери, убаюкивающей ребенка.

Золотистый квадрат заколебался, подернулся туманной дымкой и крохотные змейки света блеснули мне в глаза. Низкое пение очаровывало, лишало последних сил.

Золотые змейки сновали взад и вперед, словно охваченные удивлением. Они соприкасались с лампой, поверхностью стола, ворсом ковра и только потом окружили меня. И тут же увеличили частоту своих колебаний. Я еще не успел испугаться, а они уже окружили меня со всех сторон, сжали в своих бестелесных объятиях, окутывая пурпурными покрывалами сна. Напев зазвучал еще громче, овладевая мною.

Так косматое тело сатира Марсия дрожало в экстазе, подвластное мелодиям родной Фригии. Я был знаком с этим напевом… Я знал это заклинание!

В проеме утонувшего в золотистом свете окна мелькнула — нечеловеческая, с янтарными глазами и лохматой лапой — тень волка.

Тень заколебалась, словно отбрасывающий ее оглянулся назад. И сразу же в комнате возникла еще одна фигура, укутанная в плащ с капюшоном, скрывавшим и голову, и тело. Фигура была крохотной, как будто под плащом прятался маленький ребенок.

Волк и укрытый капюшоном висели в золотом тумане, наблюдая за мною и чего-то дожидаясь. Пение прекратилось и тут же вновь возникло, слегка изменившись в тональности. Теперь можно было следить не только за мелодией, но и различать слова песни. Подобных слов не было в лексиконе ни одного народа Земли, и все-таки смысл их легко доходил до моего сознания.

— Ганелон! Я зову тебя, Ганелон! Печатью скрепляющей повелеваю: услышь меня!

Ганелон! Ну конечно же, это мое имя! Мне ли не знать его?!

— Но кто призывает меня?

— Я взывала к тебе и раньше, но путь был закрыт. Сейчас через разделяющую нас бездну перекинут мост. Спеши ко мне, Ганелон!

Тяжелый вздох.

Волк оглянулся через худое плечо, оскалил желтые клыки. Фигура в капюшоне наклонилась в мою сторону. Я почувствовал пронзающий взгляд, устремленный на меня из-под непроницаемой материи, ледяное дыхание достигло моего лица.

— Он забыл нас, Медея. — Эта фраза была произнесена тоненьким голосом, который мог принадлежать только ребенку.

И опять тяжелый вздох.

— Так он забыл меня?! Ганелон, Ганелон! Неужто забыты объятия Медеи, губы Медеи?

Борясь с дремотой, убаюкиваемый золотым туманом, я попытался встать на ноги.

— Он забыл, — повторила фигура в капюшоне.

— Все равно он должен вернуться ко мне, мой Ганелон! Полыхает Огонь Нужды. Врата в Темный Мир открыты настежь. Огнем и Водой, Светом и Тьмой вызываю я тебя, Ганелон!