Торн Стюарт - Дары Зингарцев

До костра оказалось несколько дальше, чем он пред¬полагал, глядя на него с высоты холма. Но вот наконец, злой и исцарапанный, он вырвался из кустарника на небольшую прогалину.

Посреди поляны горел костер. У костра, спиной к Римьеросу, сидел человек. Одна Больше, насколько сумел разглядеть в темноте принц, на поляне не было никого.

Это было бы только к лучшему, если бы не одно зага¬дочное обстоятельство. Сидящий у костра был хайборийцем, а не уроженцем Востока — достаточно было взгля¬нуть на его широченные плечи и масляно поблескивающую в свете костра бронзовую кожу обнаженных рук, длинных и мускулистых. Что он мог делать здесь, один, в этих чуждых краях вдали от обжитых мест? Это было более чем странно — а потому Римьеросу невольно чудилась в безмятежно устроившейся у огня фигуре скрытая угроза.

Пользуясь тем, что незнакомец, похоже, не заметил гостя, ибо даже не обернулся на шум в кустах, зингарец с жадностью разглядывал его, пытаясь понять, что за человек перед ним, а еще больше — принюхиваясь к доносящимся от костра восхитительным запахам жаркого. Римьерос невольно сглотнул слюну. Кем бы ни был этот человек, он не откажет в приюте почти соотечественнику»

От костра внезапно донесся смешок.

— Если хочешь есть — подходи и садись, а не бурчи животом в зарослях бамбука, словно двуцветный медведь пан-да, — услышал Римьерос веселый низкий голос, го¬воривший по-аквилонски.

Справившись с первоначальным изумлением, принц не¬довольно нахмурился: мало того, что его появление заме¬тили, незнакомец каким-то образом тут же вычислил, что его гость — не кхитаец, раз заговорил с ним на самом распространенном на западе языке.

Между тем чужак не только не вскочил на ноги, но даже не обернулся, по-прежнему сидя к принцу спиной. Римьерос горделиво выпрямился и подошел к костру с достоинством, какое присуще всем истинным царедворцам. Обидные слова о медведе он решил пропустить мимо ушей.

— Да пребудет с тобой милость Митры Жизнепода-теля, незнакомец, — церемонно произнес он с кивком, означающим приветствие. — Я и в самом деле пробродил в лесу весь день и проголодался. И если.»

Хозяин костра поднял на него смеющиеся синие глаза.

— Ну конечно, зингарец, Кром меня разбери! Кто же еще будет так многословно отвечать на простое пригла¬шение поесть! Садись, садись, не криви губы. Кто ты таков и как здесь оказался?

Говоря все это, он нагнулся вперед и принялся пово¬рачивать над жаркими угольями несколько тонких вер¬телов с насаженными частями какой-то дичи.

— Ты ведь не побрезгуешь козлятиной? Малыш был еще совсем сосунок, мать его завалило камнями, он мы¬кался вокруг, так что пришлось их добить.. Знай я, что нынче у меня будут гости, зажарил бы обоих.

Римьерос, несколько шокированный в первый миг та¬ким запанибратским приемом, оправился и, усмехаясь, проговорил:

— Сойдет и козлятина. Незваному гостю не пристало привередничать. Хотя, конечно, будь я во дворце моего отца, покойного короля Зингары, я велел бы выпороть на конюшне того, кто предложил бы мне отведать этой пищи черни.

Он ожидал немедленной смены тона, быть может, даже смущенных извинений, но черноволосый синеглазый ги¬гант только вздернул брови.

— Сто, да ты важная птица? Нынешнего короля Зин¬гары, Кратиоса, я знаю; ты, верно, его брат? Который же из трех?

— Я — принц Римьерос, герцог Лара, — веско сказал Римьерос и наконец сел, решив, что после объявления его титула ему уж вовсе не пристало стоять в присутствии этого человека.

— А-а, Римьерос Безземельный! — отозвался хозяин со смехом. — Что ж, а я — Конан из Киммерии, и земли у меня еще меньше, чем у тебя, принц. Вот этот кусок, пожалуй, уже готов… Бери, не стесняйся. Здесь на всех хватит!

Принц вспыхнул, залившись краской до самых корней волос, рука его метнулась к кинжалу у бедра. Прозвище Безземельный он получил за то, что был четвертым ре¬бенком в семье. До тех пор самое большее количество наследников мужского пола в семьях королей Зингары исчерпывалось тремя детьми, и то обычно двое из них не доживали до совершеннолетия — либо в силу частых болезней, либо благодаря клинку и яду, на кои не ску¬пились придворные доброхоты. И потому когда родился четвертый сын, принц Римьерос, король был вынужден откупить у своих баронов хотя бы небольшой домен, ибо владения короны были уже распределены между тремя старшими братьями.

Майоратами поступились только двое — дела их были так плачевны, что легче было продать отчие земли, чем содержать их. То, что получилось в результате объеди¬нения этих двух поместий, могло именоваться герцогством только в указе короля.

Вскоре, однако, отважный Родерго, третий брат, погиб в стычке с аргосскими пиратами, и Римьерос уже пред¬вкушал, что будет отныне именоваться «герцог Каррьяло», но нашлась девица, причем знатного рода, которая ут¬верждала, что беременна от погибшего принца. И в ре¬зультате долгого разбирательства герцогство, не уступав¬шее домену Гурралид, которым наделялся при рождении наследный принц, отошло какому-то трехмесячному мла¬денцу и его ловкой матери. Она стала богатейшей жен¬щиной в Зингаре, ибо старый король не мог нарадоваться на внука и всячески отмечал и задаривал невестку. И даже после смерти отца Кратное, воссев на золоченый трон в Верхнем дворце Кордавы, отказался оспаривать решение Единого Духовного и Светского суда.

Над Римьеросом, упустившем земли брата, потешалась вся страна– И стоило проехать тысячи бесконечных лиг, чтобы первый встречный у костра бросил тебе в лицо обидную кличку! Принц был уже готов затеять ссору, но тут вдруг расслышал имя, которым назвался его обидчик.

— Конан из Киммерии? — повторил он и наконец пригляделся к незнакомцу.

На вид хозяину ночного костра было лет двадцать семь-двадцать восемь, но прищуренные синие глаза могли принадлежать и сорокалетнему мужчине, и семнадцати¬летнему юноше, в зависимости от того, смеялись они или смотрели с пристальным вниманием. Густые черные во¬лосы беспорядочной копной лежали на плечах, лицо и руки гиганта пестрели старыми шрамами, что говорило об опыте многих сражений. Мышцы под загорелой кожей были так выпуклы, что казалось, будто шевелятся клубки змей. Сопоставив все увиденное с произнесенным именем, Римьерос от любопытства вмиг забыл о нанесенной обиде и выпалил:

— Не тот ли ты Конан, что под именем Амры-Льва держал в страхе все южное побережье Материка? По¬мнится, за голову этого разбойника была назначена из¬рядная сумма.

— Пять полных мер золотых песет, — не без удоволь¬ствия кивнул означенный разбойник. — Но, как видишь, голова моя все еще при мне, хотя с годами иные назна¬чают за нее все больше и больше.