Олег Фомин - Ледяные крылья

Ознакомительный фрагмент

Но из океана на тварь бросился юноша лет двадцати или чуть больше, меч отсек скорпиону хвост у основания, пригвоздил сплюснутую многоглазую голову к песку. Юноша навалился всем телом, скорпион отчаянно брыкался, лапы расшвыривали влажные песчаные комья как пух из распоротых подушек, часть песка в этой кошмарной мельнице успела раскалиться, просохнуть, укрыть берег пышным облаком, клешни молотили, оставляли глубокие ямы, а отрубленный хвост извивался в агонии, мог случайно зацепить смельчака ядовитым жалом, но юноша был тверд, прижимал скорпиона к берегу, пока тот не обмяк.

Юноша носил имя Витор. На погибшем корабле был матросом.

Помог Эгорду подняться, мальчик был скован страхом, не осознавал, что творится вокруг, наверное, казалось, что скорпион заколол и загрыз, но прийти в себя Эгорд все-таки смог... Точнее, вынудило зрелище в океане.

Спрут доламывал судно, до берега долетал треск, чудовище было похоже на громадный серый цветок, что закрывался и сминал "лепестками" зазевавшуюся бабочку, на серое пламя, медлительное, но плотное, гибкие языки скручивали паруса и мачты как бумагу и соломинки. Высокие волны разносились от этого пиршества угрожающими ревущими кольцами, вокруг монстра роились тучи брызг.

А над ним парила черная точка...

Человеческая фигура...

Архимаг Темного Ордена. Он и натравил спрута на корабль.

Темный Орден... Как же Эгорд ненавидит сборище этих жадных, коварных и трусливых ублюдков! Столько зла причинили и продолжают причинять миру...

Но в те минуты на ненависть сил не осталось, сердце было истощено горем утраты, вода океана на лице помогала скрывать от спасителя слезы.

Больше не выжил никто, на берег с обломками и вещами выбросило несколько трупов, Эгорд узнал рулевого, остальные исчезли в пучине океана или в брюхе спрута. Храбрый матрос Витор с мальчиком прошлись вдоль берега, собрали, что уцелело: еду, бутылки с питьем, оружие, одежду, веревки, драгоценности...

Солнце до вечера томно и равнодушно наблюдало, как выжившие хоронили погибших, Витор выцарапал на могильных булыжниках все, что сумел вспомнить о несчастных, Эгорд дрожащими губами произнес молитву, в глазах щипало. Витор с первых мгновений появления и затем, когда почти весь день копали ямы, хмурым не выглядел. Грубоватый и веселый - его обычное состояние. Умудрялся шутить, подбадривать раздавленного мальчишку, а если тот сильно замыкался в переживаниях, Витор сурово порыкивал, нагружал юнца работой, чтоб дурью не маялся, от страданий толку ноль. В итоге, Эгорд взял себя в руки, успокоился: маму терять не впервой. Ужасно, но привык. Более-менее. Человек, гадина такая, привыкает ко всему.

Однако ночью у костра, когда Витор мастерил из пластин убитого скорпиона доспехи, Эгорд лежал, свернувшись, на пустом мешке, из глаз на ткань лился теплый соленый ручей, грудь то и дело вздрагивала. Океан рокотал, над головой колыхались пальмовые листья, стрекотали какие-то ночные букашки, траурно подвывал ветер, за спиной пощелкивали инструменты, Витор что-то напевал под нос, как ни в чем не бывало собирал из ремней и черной скорлупы непробиваемую тунику. А Эгорд мысленно вопрошал богов: за что? Когда невыносимая череда потерь закончится?!

- Эй, паренек, - сказал Витор бодро, - примерь-ка обновку.

Рядом с Эгордом упало что-то, в воздух поднялась тучка песка, мальчик закашлял. Темный, как ночь, предмет оказался доспехами из скорпионьих чешуек с хвоста, лап, жвал и других мест, где они мелкие. От мысли, что сущность твари, которой страшится больше всего, будет соприкасаться с кожей, Эгорда передернуло, в памяти вспыхнули мерзкие ощущения, когда скорпион обнимал младенца лапами...

- Не хочу, - ответил Эгорд. - Давай завтра, сейчас не до того...

- А до чего?

Витор уселся рядом, скрестив ноги. Начал теребить мальчика за плечо.

- Давай-давай, колись, орешек. Чувствую, пока не выговоришься, хорошо не станет, это как после отравы проблеваться, валяй...

И Эгорд рассказал. О том, куда они плыли, какой была последняя мама, кто были остальные двадцать две, как складывалась жизнь с каждой, что заставляло бросать семью и бежать... Только умолчал о рождении в лапах скорпиона, о страшной неприязни к ним. Витор за это время подбросил хворост в костер не меньше десяти раз, иногда Эгорд прерывался вытереть слезы, иногда останавливал Витор, чтобы накормить сготовленными на огне припасами с корабля, дать промочить горло водой. На небе успели расцвести во всю мощь звезды и луна. Когда рассказ мальчика подошел к концу, Витор озадаченно почесал в затылке.

- Вот как бывает... Ну и везунчик, парень!

- Не понимаю...

Эгорд подумал, Витор издевается. Как можно, Эгорд выложил всю душу, столько матерей погибло, а он...

- Завидую, вот что, - усмехнулся юноша. - Двадцать три мамки, это ж надо, а! А у меня за всю жизнь ни одной...

- Как?!

- А так. Семнадцать отцов было! Сильных, умных, храбрых, душевных, всем бы таких... а мамки не было. А я всегда мечтал...

Эгорд растерянно опустил взгляд, к ногам подлизывались широкие тонкие пленки волн, на кайме лопались пенные пузырьки, в жидких зеркалах отражались ночные небеса - яркие жемчужины звезд и темная глубина Вселенной.

- А я мечтал об отце...

- Значит, мы два сапога пара! - смеялся Витор.

И Витор рассказал Эгорду о своей жизни. О семнадцати отцах, среди них были: светлый жрец, бард, стражник, конюх, кузнец и другие, Витор рассказал о жизни под крылом каждого, и впрямь были храбрые, сильные, каждый был по-своему добр, если не снаружи, то в глубине души. Каждый любил, оберегал Витора, передал каплю силы, отваги, мудрости, доброты... Пока Эгорд слушал, к горлу подступал комок - именно о таких отцах всю жизнь мечтал! - но слезы удалось сдержать. А еще Витор поведал, что всегда не хватало материнской нежности. Закалка закалкой, но все-таки крайность, когда человека воспитывает только мужская суровость, без женского тепла. Но так уж сложилось: утешительную женскую поддержку Витор получал разве что от подружек детства по играм, а возмужав - от мимолетных девиц, как правило, по ночам. Покинув дом последнего отца - пещеру мага-отшельника, - Витор бродил по миру с мечом за спиной, истреблял всякую нечисть, по зову сердца или за плату, но часто эти два мотива совпадали. Тем и жил.

- Вот и сегодня одной нечистью меньше, - закончил Витор весело, похлопал по новеньким черным доспехам из больших пластин скорпиона. - Хотя не такая уж нечисть, зверюга охотилась, добывала пропитание, винить не за что. И спрут, который корабль слопал, если подумать, такая же невинная зверюга. Настоящая нечисть - темный маг, подчинил волю спрута, натравил... Я подумывал стать светлым жрецом, сражаться с Темным Орденом от имени богов и света, но нет способностей к магии. К тому же, для жреца слишком падок на соблазны. Но меня устраивают и мои соблазны, и мое желание противостоять злу. Если сам не могу быть светом, то хотя бы могу защищать свет от тьмы.