Нил Гейман - Чёрная магия (Сборник)

Через какое-то время Ник почувствовал, что голоден. И зачем только он съел все яблоки с яблони? Если б он оставил хоть одно…

Мальчик оглядел дерево, и ему показалось, будто в листьях что-то есть. Он внимательно присмотрелся. Да, действительно яблоко, красное и спелое.

Ник гордился своим умением лазить по деревьям. Раскачиваясь, он перемахивал с ветки на ветку, воображая себя Сайласом, плавно взбирающимся на отвесную кирпичную стену. Яблоко — в лунном свете его красный бок казался почти черным — висело ровнехонько на границе досягаемости. Ник, медленно продвигаясь вперед, в конце концов оказался точно под яблоком. Он протянул руку вверх и коснулся безупречного плода.

Но мальчику так и не суждено было полакомиться.

Раздался треск, громкий, словно выстрел из охотничьего ружья — сук под ним надломился.

Ник пришел в себя от боли, острой, как лед, яркой, как вспышка молнии, и обнаружил, что лежит в зарослях травы.

Земля под ним была довольно мягкой и странно теплой. Ник пошарил под собой. Рука наткнулась на что-то вроде меха. Оказалось, он приземлился в кучу накошенной травы, на то место, куда ее выбрасывает кладбищенский садовник, и это смягчило падение. Однако в груди что-то болело, и нога ныла так, будто он ее подвернул.

Ник застонал.

— Тсс! Тише! — раздался сзади чей-то голос, — Откуда ты взялся? Свалился как гром среди ясного неба. Что за манера — так себя вести?

— Я сидел на яблоне, — попытался оправдаться Ник.

— А! Дай-ка взглянуть на твою ногу. Готова поручиться, она у тебя хрустнула, словно ветка.

Холодные пальцы пробежались по ноге Ника.

— Нет, не сломана. Вывихнута — да. Возможно, и растяжение есть. Тебе чертовски повезло, мальчик, что ты упал в эту кучу. До свадьбы заживет.

— Вот хорошо! — обрадовался Ник, — Только больно.

Он откинул голову и посмотрел вверх, стараясь разглядеть незнакомку. Она была старше его, но не взрослая, вид у нее был и недружелюбный, и не враждебный. Скорее, настороженный. Лицо было умным и даже, пожалуй, красивым.

— Меня зовут Ник, — представился он.

— Тот самый живой мальчик?! — воскликнула незнакомка.

Ник кивнул.

— Я так и думала, что это ты, — сказала она. — Даже тут, на земле горшечника, мы о тебе слышали. Как твое полное имя?

— Оуэнс, — ответил Ник, — Оуэнс Никто. Сокращенно Ник.

— Как поживаешь, молодой мастер Ник?

Он осмотрел девочку с головы до ног. На ней была белая сорочка до пят. В лице, окаймленном блеклыми длинными волосами, угадывалось что-то гоблинское — какой-то намек на усмешку, таящийся в уголках губ.

— Ты самоубийца? — поинтересовался Ник. — Или ты украла шиллинг?

— В жизни ничего не крала, — дерзко произнесла девочка, — даже носовой платок. И вообще, самоубийцы лежат вон там, за боярышником, а оба висельника — у ежевики. Один из них был фальшивомонетчиком, а другой — разбойником с большой дороги. Во всяком случае, он утверждал именно это. Хотя лично я думаю, что в лучшем случае он был обычным грабителем.

— А! — отозвался Ник. Затем в душе его зародилось сомнение, и он нерешительно добавил: — Говорят, будто здесь покоится ведьма…

Девочка кивнула.

— Утоплена, сожжена и похоронена даже без могильного камня.

— Это ты?! Это тебя утопили и сожгли сразу?

Девочка уселась на груду скошенной травы рядом с Ником и взялась холодными руками за его пульсирующую ногу.

— Они пришли ко мне в хижину на рассвете, когда я еще не проснулась толком, и вытащили меня на луг. Они орали: «Ведьма!» Они были жирные и свежевымытые, аж розовые — розовые, словно стадо свиней, отмытых к базарному дню. Они выходили вперед один за другим и твердили про скисшее молоко и захромавших лошадей. Последней вышла госпожа Джемайма, самая жирная, розовая и отмытая из всех, и поведала, что Соломон Поррит больше ее не замечает, а вместо этого ошивается вокруг моей хижины, как оса вокруг горшочка с медом, и все из-за моей магии — так она заявила. Дескать, это магия сделала его таким, и надо снять чары с несчастного. Потом они привязали меня к позорному стулу и опустили с головой в пруд для уток, сказав, что если я ведьма, то не утону, а если не ведьма, то должно подействовать. Отец госпожи Джемаймы дал каждому по серебряному четырех пенсовику и велел подольше держать стул под этой мерзкой зеленой водой — чтоб наверняка.

— И ты захлебнулась?

— О да. Воды в меня влилось под завязку. На меня подействовало.

— Так значит, ты не ведьма… — охнув, протянул Ник.

Девочка посмотрела на него своими круглыми и блестящими, словно бусинки, глазами, и криво улыбнулась. Она по-прежнему походила на гоблина, но теперь это был хорошенький гоблин, и Ник подумал, что ей вовсе не нужна была магия для привлечения внимания Соломона Поррита — с такой-то улыбкой!

— Чушь какая! Конечно, я была ведьмой. Они в этом убедились, когда отвязали меня от позорного стула и растянули на траве, мертвую на девять десятых, всю с головы до ног в ряске и какой-то вонючей дряни из пруда. Я закатила глаза и прокляла всех и каждого, кто тем утром был на деревенском лугу, чтобы никто из них не обрел покоя в могиле. Я сама удивилась, как, оказывается, легко проклинать. Это как в танце, когда ты и музыки такой слыхом не слыхивал, а ноги сами пускаются в пляс, и в итоге ты веселишься до утра.

Девочка встала, закружилась, вскинула ногу, голая ступня мелькнула в лунном свете.

— Вот так я прокляла их своим последним хрипом, в котором клокотала вода из пруда. А потом умерла. Эти люди жгли мое тело прямо там, на лугу, пока оно не стало черным, как угли, а потом бросили его в яму в земле горшечника, даже не поставив камня с моим именем.

После этих слов девочка умолкла, и на мгновение вид у нее сделался тоскливым.

— И что, кого-нибудь из них похоронили на этом кладбище? — осведомился Ник.

— Никого, — подмигнула девочка, — В следующую субботу, после того как они утопили и сожгли меня, господину Поррингеру доставили ковер — отлично вытканный, из самого Лондона! Но оказалось, что ковер состоял не только из прочной и качественной шерсти — он нес с собой чуму. В воскресенье пятеро из них уже кашляли кровью, и кожа их сделалась черной, как у меня после костра. Неделю спустя чумой заразилась почти вся деревня, трупы беспорядочно побросали в чумную яму, которую вырыли за городом.

— И что, все жители деревни умерли?

Девочка пожала плечами.

— Все, кто смотрел, как меня топили и жгли. Как твоя нога?

— Лучше, — сказал Ник, — Спасибо.

Он медленно поднялся, спустился, прихрамывая, с кучи травы и прислонился к железной ограде.