Ольга Кай - Саоми

— Это саомитский кот, — сказал Учитель. — Не бойся, он тебя не тронет.

Я немного знала о саомитских котах, которые жили в горных лесах ближе к северу страны, но обычно они бывали одноцветными: либо черные, либо бурые или рыжие. У этого же зверя серая на боках шерсть, переливаясь всеми оттенками серебра, темнела к спине до глубокого черного цвета, а на груди и кончиках лап была почти белоснежной.

Я долго разглядывала кота, завороженная поблескиванием гладкой, лоснящейся шерсти и голубоватыми звездочками, мерцающими в бирюзово-зеленых глазах, наблюдала, как нервно дергается кончик пушистого хвоста, едва слышно постукивая по закрытому красным ковром полу, а потом спросила:

— Можно его погладить?

Учитель кивнул, и я, присев на корточки, осторожно протянула руку, все еще опасаясь, что хищник меня укусит. Но кот, и правда, был словно ручной: он отвернулся, предоставив мне гладить затылок между оканчивающимися темными кисточками ушами. Потом я осмелела и провела ладошкой по его спине. Гладкая шерсть приятно ложилась под пальцы, и я готова была сидеть так не один час, но Учитель вскоре дал мне работу в саду, наказав прийти в кабинет для уборки попозже, когда он освободится. Я простилась с диковинным зверем, чувствуя искреннее сожаление. Еще несколько раз после того дня я слышала скрежет когтей на чердаке, но то ли мне лишь померещились эти звуки, то ли саомитский кот ненадолго приходил в дом Учителя, но больше я его не видела.

Прошло немногим более года, когда Учитель сказал, что я должна продолжить свое обучение в школе, и, несмотря на протест родителей, я дала согласие. Вместе с Учителем переехала в соседний большой город и жила в просторной, светлой комнате вместе с тремя школьницами — одна из пригорода, две из моего родного городка. Чтобы иметь возможность помогать родителям, я продолжала работать у Учителя и в последний день седмицы приносила свое жалованье матери.

Несколько лет, проведенных в школе, были самыми счастливыми в моей жизни. Мне казалось, что радостная улыбка не сходила с моего лица, и хотя бывало всякое — и ссоры с одноклассниками, и плохие оценки, но в памяти школьные годы остались у меня сплошной полосой солнечного света.

Я видела Учителя каждый день, причем не только тогда, когда приходила в его городскую квартиру, но и на уроках. Когда я, сидя за партой, слышала его негромкую, спокойную речь, мне казалось, что старый Учитель рассказывает о тайнах мироздания только для меня одной, и потому слушала его внимательней, чем кого-либо другого.

Остальные учителя были также люди довольно интересные, хотя я никого из них не любила так, как Учителя Эрхата. И ни над кем не потешалась так, как над молодым учителем Вонгом.

Все дело в том, что в высоком, худощавом человеке, облаченном в длинную синюю мантию, я с удивлением узнала того самого противного мальчишку, так отравлявшего мои посиделки с друзьями в яблоневом саду. Только теперь он имел куда более высокомерный и неприятный вид. В доме Учителя мы ухитрялись почти не встречаться и даже едва перебросились парой слов. Я даже имени его не знала, скорее всего потому, что Учитель при мне никогда не называл своего ученика по имени. Только один единственный раз… И было ли это имя, или просто окрик на чужом языке?

В тот день слуги императора пришли за семьей, живущей на соседней улице. Их забрали всех, даже подростков — мальчика и девочку, и люди говорили — за государственную измену. Когда звучит приказ, подкрепленный "именем императора", никто не осмеливается сомневаться в его правильности. Я засомневалась. Я знала этих людей и не верила в то, что они могут быть изменниками. И мальчишка-ученик засомневался. Мы стояли втроем — я, Учитель и его ученик, и видели, как стражники забирают людей, подгоняя ударами кнута. Мальчишка тогда дернулся, будто намеревался — сумасшедший — как-то помешать исполнению императорской воли, а учитель негромко, но строго, окликнул его:

— Ярат!

И мальчишка остался. Он опустил голову и смотрел то ли на желтую пыль, то ли на темное золото узора на подоле мантии Учителя…

Но все-таки это был неприятный мальчишка, и потому, когда он явился перед классом в своей новенькой синей мантии, я пообещала себе, что еще устрою ему сладкую жизнь. И отчасти сдержала свое обещание. Как ни странно, мне так и не перепало за мелкие шалости и даже хулиганство, которое я позволяла себе. Все заканчивалось тем, что молодой преподаватель грозно спрашивал меня:

— Инга Серичка, это ваших рук дело?

Речь могла идти о стуле, вымазанном в клее или перепачканном мелом, о рисунках на доске или внезапных вспышках смеха в классе посреди урока. Я неизменно отвечала, скромно потупив глаза:

— Нет, учитель Вонг.

И на этом все заканчивалось. Мне иногда бывало стыдно, особенно когда я думала, что скажет Учитель, узнав о моем поведении, но… я не могла простить задаваке-ученику того, что теперь и его должна была называть учителем. А ведь кто он по-существу такой? Как говорили остальные учителя (то ли по неосторожности, то ли специально позволяя нам это услышать), мальчишка без роду, без племени. И даже благозвучную для высшего света фамилию «Вонг» дал ему Учитель, заказав в столице специальный паспорт для своего воспитанника.

Но учитель Вонг, если даже и пытался, то нисколько не подпортил моего впечатления от веселых школьных лет. Жаль только, что, как и все хорошее, эти годы закончились слишком быстро. Однажды дождливым осенним утром Учитель вдруг не пришел на урок. Это было так необычно, что мы не поспешили покинуть класс и растерянно сидели, поглядывая в окна на школьные ворота — не покажется ли вдруг знакомая фигура Учителя? Но он так и не появился: ни сегодня, ни на следующий день. А потом оказалось, что пропал и учитель Вонг.

Отсутствие Учителя взволновало не меня одну — вся школа на переменах и даже на уроках шепталась, выдвигая новые и новые версии причины его исчезновения. Но время шло — Учитель не появлялся.

День выдался пасмурный. Я стояла на пороге двухэтажного дома, такого скромного и непритязательного по сравнению со зданиями большого города, дома, в котором когда-то жили Учитель и его ученик, где на чердаке скрипел когтями по полу саомитский кот, и бегала с тряпкой и веником по лестнице маленькая девочка Инга. Дом казался заброшенным, а может, я просто ощущала, что внутри никого нет, и давно уже не было. На мой стук никто не отозвался. Дверь оказалась незапертой, и теперь я нерешительно мялась, боясь сделать шаг и оказаться в пыльной полутьме, освещаемой лишь слабым светом из занавешенного окошка да моими детскими воспоминаниями.