Ольга Погодина - Князь Лавин

Юноша осторожно вытянул из снега снегоступы, – лучшие по эту сторону реки Шикодан, творение Кухулена, – сплетенные из бересты и еловых корней, плотные и гладкие, они легко держали его вес даже в рыхлом снегу. Он плотно и аккуратно привязал их к сапогам, несколько раз проверил: если вдруг снегоступ развяжется в неподходящем месте, это может стоить ему жизни, – на спину нагнувшемуся человеку рысь прыгает не задумываясь. Поправил снаряжение, проверил, легко ли выдернуть стрелу из колчана. Отлил. И двинулся по тропе, стараясь, насколько это вообще возможно в лесу, обходить крупные деревья. Рысь следовала за ним, – Нойто ее слышал. Однако по глубокому снегу она не пойдет, предпочтя передвигаться за ним по деревьям – и гнать, гнать, гнать, поджидая, когда жертва ослабнет и ошибется.

После распадка, он помнил, дорога уже пойдет под уклон, зазубренными извилистыми уступами спускаясь на равнину. Это было хорошо – легче идти. Однако и лес здесь рос гуще, почти смыкаясь вершинами. Нойто слышал позади хруст веток и тяжелые мягкие хлопки осыпающегося снега. Дважды оборачивался и, увидев рысь, пускал стрелу. Один раз снова промахнулся, второй раз вроде бы попал, судя по тому, что рысь хрипло и недоуменно взвыла. Но, видимо, рана оказалась не настолько серьезной – или рысь была слишком голодна: так или иначе, она продолжала идти за ним, иногда практически настигая.

Нойто оказался перед жестоким выбором – либо попытаться подкараулить хищницу и избавиться от нее метким выстрелом – либо избежать третьей ночевки в лесу, сосредоточась на том, чтобы идти максимально быстро. Если до ночи ему удастся выбраться на равнину, рысь вряд ли рискнет покинуть лес и отправится искать себе другую добычу. В конце концов, Нойто выбрал второе решение и теперь со сжимающимся сердцем поглядывал на небо. Хуже всего будет, если он неверно рассчитает время и останется ночью один на один с голодным, раненым, озлобленным хищником. Уснуть – значит погибнуть, и это Нойто понимал хорошо.

К полудню выглянуло солнце, мороз окреп, с гор подул ветер, раскачивающий кроны и мешавший Нойто слышать. Теперь он уже не мог позволить себе часто оборачиваться, чтобы следить за своим противником. Он шел, закусив губу и смахивая пот, заливавший глаза, оседавший на бровях и ресницах белым окоемом. Одна рукавица превратилась в обугленные лохмотья и левая обожженная рука теперь сильно мерзла, ее приходилось отогревать, а когда она отогревалась, возвращалась боль. Иногда боковым зрением он видел осыпающийся с ветвей снег, и в животе на мгновение становилось пусто и противно. Нойто машинально втягивал голову в плечи, ожидая смертоносного прыжка и ускорял шаг. Снегоступы, казалось, с каждым шагом становились все тяжелее.

Солнце, еще вот только что стоявшее в зените, уже скатилось в кроны, внизу, в подлеске, начала сгущаться темнота, длинные перепутанные тени колебались и извивались, будто живые. Рысь вроде бы отстала, но Нойто знал, – она, возможно, остановилась зализать свои раны, зная, что в темноте настигнет его. Он уже не шел, – ковылял, тяжело опираясь на срубленную слегу и неровно, хрипло дыша. Сил почти не оставалось, волнами накатывала предательская, равнодушная ко всему вялость…

Ему показалось – или лес поредел? В начинающихся сумерках Нойто боялся, что отчаянная надежда сыграет с ним плохую шутку. Но он все-таки из последних сил ускорил шаг и почувствовал, что уклон вниз стал еще круче, впереди между деревьями завиднелись просветы, тропа расширилась. Однако до кромки леса было еще так далеко…

Нойто оглянулся. Он уже не видел, – скорее, чувствовал рысь, его глаза безошибочно отыскали ее в кроне ели в каких-то жалких десяти-пятнадцати корпусах. И резкий уклон вниз даст ей то преимущество, которого она дожидалась, – сейчас, когда он начнет спускаться, она прыжком опрокинет его в снег и тогда…

Нойто резко оттолкнулся слегой, почувствовал, что скользит, зашатался… Набирая скорость, он покатился с горы в ворохе снежной пыли, еле уворачиваясь от встающих на пути деревьев, цепляясь за попадающиеся на дороге стволы. Развернув корпус боком, ему удавалось какое-то время скользить вниз, не набирая скорость до неуправляемой, затем, обняв попадающееся дерево, разворачиваться другим боком и снова скользить, виляя между молоденькими деревцами. Ветки хлестали его по лицу, снегоступы вместе с ногами уезжали вперед, когда он почти повисал, хватаясь за ветви, снег запорошил глаза. Сзади, куда дальше, раздавались разъяренные вопли: рысь, потеряв добычу из виду, пыталась настичь его. И Нойто решился: выставив вперед одну ногу и изо всех сил стараясь удержать равновесие, он понесся по склону что есть силы, – так, что ветер в ушах засвистел. Только бы не упасть! Ему удалось удержаться на ногах, развернувшись по широкой плавной дуге, и, пригасив скорость, на ходу осваивая новый способ передвижения, Нойто засмеялся от облегчения и восторга. Хороши снегоступы! А он еще удивлялся, зачем Кухулен обливает их водой и держит на морозе!

Пару раз он все же ткнулся носом в снег, однако тут же вскакивал и продолжал мчаться вниз, разворачиваясь, как только скорость начинала его пугать. Ветви и стволы мелькали мимо с завораживающей быстротой.

Солнце коснулось земли в тот момент, когда он буквально вылетел на небольшой лысый косогор, зацепился руками за кривую березу, растущую на самом краю, и замер, тяжело дыша. Дальше склон ровно и полого уходил вниз. Темная стена леса оставалась позади, а вперед, до горизонта, простиралась степь, поросшая небольшими островками кустарника, неприютно качавшегося на ветру.

Сзади послышался треск, и Нойто обернулся. Рысь, разозленная тем, что добыча уходит от нее, прыжками неслась к нему по земле, увязая по брюхо в снегу и оскалив морду. Из ее правого бока торчала стрела, прочертив темную дорожку крови на пятнистой шкуре. Нойто дернул стрелу из колчана, прицелился и снял зверя в прыжке, когда разделявшее их расстояние так сократилось, что он почуял горячий и смрадный запах из пасти. Рысь коротко взвизгнула и рухнула в снег, заскребла когтистыми лапами. Снег под ней быстро темнел. Нойто с налету всадил в нее еще одну стрелу и замер. Рысь попыталась было ползти, потом дернулась и застыла.

" Плохо, Нойто, – отчетливо услышал он голос Кухулена, – Плохо зверя взял, всю шкуру распорол, мучиться заставил. Огневается на тебя Хозяйка, да и со шкуры теперь никакого толку не будет."

" Зато жив", – мысленно возразил Нойто деду, глядя, как рысь испускает дух.

Соблазн добыть когти был слишком велик, и он позволил себе задержаться у туши, чтобы вырезать когти и снять длинную ленту шкуры от ушей до хвоста – кто знает, может, доведется выделать, а носить этот трофей он будет, – знал, что будет!