Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрбпринц

Ознакомительный фрагмент

Местные о приближении нашей армии узнают не раньше, чем мы оказывались рядом, потом в панике бегут в леса, бросая все нажитое, но самые отважные остаются и не прогадывают: мирное население я велел не трогать, разве что забирать для нужд армии запасы зерна, которые те не успели спрятать или увезти.

Но дальше деревни и села тянутся абсолютно пустые, даже собак увели, а в мелких городах остались только священники. Усадьбы лордов обезлюдели, из леса иной раз доносится тоскливое мычание коровы или собачий лай.

Норберт часто исчезает далеко впереди. Его конники идут небольшими отрядами, к тому же выпускают еще и разъезды по три человека, а он старается везде побывать и за всем уследить, благо самые быстрые кони у него и его людей.

Я видел, как он пронесся вдали, похожий на низко летящего над озером стрижа, потом резко свернул в мою сторону, а я с удовольствием смотрел, как они с конем быстро укрупняются и растут в размерах.

Он понял мой взгляд, сказал со сдержанной гордостью:

— Мчаться на хорошем коне — все равно что мчаться по небу.

Я оглянулся на мелькающего далеко в кустарнике леса Бобика, понизил голос до шепота:

— Собаки наши лучшие друзья, но пишут историю кони.

Он улыбнулся, поняв.

— Кони дают нам крылья, которых у нас нет… Ваше высочество, разведчики нашли идеальное место для ночного отдыха.

— Отлично, — сказал я. — Пусть указывают дорогу, если это не слишком в сторону.

— Почти прямо, — заверил он. — Только на полмили дальше. Прибудем затемно.

— Дольше поспят, — решил я. — А что вон там за туча? Слишком она какая-то… необычная.

Он проследил за моим взглядом, посерьезнел, лицо стало строже.

— Думаю, ваше высочество, то место стоит обойти стороной.

— Да что там?

— В той стороне монастырь, — ответил он, — куда, если верить слухам, ушел император Карл замаливать грехи.

Я нахмурился, враз захотелось помчаться туда, вытащить бывшего императора и предать лютой смерти, такой вот из меня милосердец, но взял чувства в кулак и сжал посильнее.

Кони наши идут быстро, из-за невысоких холмов поднялись башни монастыря, туча стала видна во всех подробностях: огромная и темная, в ней сверкают белые злые молнии, а на землю обрушиваются тяжелые удары грома.

Норберт сказал со скупой усмешкой:

— Крестьяне, что живут в деревнях вокруг монастыря, истолковывают по-разному, но все равно каждый уверяет, что за душу такого великого грешника идет ожесточенная борьба. Дескать, дьявол прислал своих из ада, чтоб утащить в преисподнюю, а светлые силы отстаивают, мол, человек покаялся, замаливает грехи.

— А сами крестьяне, — спросил я с интересом, — не хотят разгромить монастырь и вытащить оттуда Карла?

Он покачал головой.

— Говорят, благодаря молитвам такого великого грешника у них скот начал давать двойной приплод! Саранча вовсе исчезла… а как там дальше пойдет, будет видно. Старые люди говорят, что иногда верх одерживают светлые, иногда — темные. Если победят светлые, грешник останется в монастыре, если темные — то сразу заберут с собой, они не больно церемонятся.

Я выслушал, кивнул.

— Как и мы. Вообще, похоже на схватку адвокатов с прокурорами. Одни доказывают вину и настаивают на тяжелом наказании, а другие приводят доводы в защиту.

Он спросил с интересом:

— Ваше высочество, а вы за кого?

Я коротко взглянул на небо.

— Знаете ли, барон, лучше такие вопросы не задавать.

— Почему?

Я посмотрел на него зверем.

— Не прикидывайтесь овечкой, сэр Норберт. На некоторые вопросы отвечать трудно, потому что надо выбирать между «мне так хочется» или «я так считаю» и менее приятным «так надо».

Он вскинул брови.

— Все равно не понял. Вы мне на пальцах, ваше высочество. Для доступности.

— Что вам все еще непонятно?

— Непонятно, — спросил он голосом кроткой овечки, — хочется вам как?

Я огрызнулся:

— Сами знаете, как мне хочется. Как всем нам хочется!.. Мы же человеки, недавние питекантропы!

— Ваше высочество, — спросил он испуганным шепотом, — а это хто?

Я буркнул:

— У отца Геллерия могли бы спросить, ленивец. Это та живая и разумная глина, что жила, охотилась и размножалась, пока Господь не вдохнул в нее душу.

Он пригнул голову, будто Господь вот-вот погладит его молотом между ушей, спросил еще тише:

— А разве Господь не в тот же день вдохнул душу… ну, как слепил из глины?

— Конечно, — ответил я высокомерно, — в тот! Но что для нас тысяча лет — для Господа меньше одной доли секунды!.. Думаете, он сотворил мир за семь наших дней? Ну вы и наглец…

— Ваше высочество!

— А кто вы есть, барон, если возомнили, что Господь должен мерить свое божественное время презренными земными сутками?.. Ага, поняли?.. В общем, Господь сотворил Адама, а через пару минут, полюбовавшись на творение своих рук, вдохнул в него душу. Но Адам за это время успел наплодить тысячи таких же неотесанных, что разошлись по свету.

Он пробормотал в затруднении:

— Но… как? Евы тогда еще…

Я вздохнул.

— Дикий вы человек, барон. Господь Еву создал из ребра Адама потому, что все остальные попытки сделать женщину из глины… и не только из глины, проваливались. Потому и не засчитывались. А вы что, всех женщин помните, что обрюхатили за время нашего похода?

Он сказал с сомнением:

— Да почти всех… а вот за прошлые… гм…

— Вот-вот, — сказал я с укором, — тоже неандертальцев наплодили! А то и питекантропов.

Он в задумчивости посмотрел на монастырь, над которым продолжает грохотать небесная буря, а слепящие молнии разрывают тучи в лохматые клочья.

— Думаете, черти его все-таки заберут?

Я пожал плечами.

— Я только «за», но смутно начинаю постигать, что над справедливостью есть еще и так называемое милосердие. И хотя оно мне все еще противно… ну не понимаю, не понимаю, почему оно должно быть выше!.. но верю, что смысл в нем какой-то есть… даже высокий смысл. Потому обойдем этот монастырь стороной, не тревожа его обитателей.

Он кивнул, сказал с сочувствием:

— Ваше слово, ваше высочество, и ни одна нога не ступит к стенам монастыря ближе, чем на полет стрелы. Хотя понимаю, как вам жаждется вытащить это чудовище на свет божий и повесить на дереве так низко, чтобы он чуточку касался земли кончиками ног!

Я сказал люто:

— Что? Так мало? Да я в мечтах тысячу раз сажал на кол!.. Сдирал с живого кожу по дюйму в день!.. У меня с ним старые счеты еще с Зорра!.. Он виноват не только в гибели сотен тысяч ни в чем не повинных людей… да хрен с ними, а в смерти двух-трех лично мне знакомых, которых глубоко уважал.