Маргит Сандему - Ущелье дьявола

— Договорились, — кивнул Хейке.

Арв с удивлением переводил взгляд с одного на другого. Он чувствовал себя в некотором смысле лишним и никак не мог понять, что между ними общего.

Оставив в стороне рождественские приготовления, Хейке поскакал к акушерке, которая жила в маленьком домике на другом берегу озера.

Времени на болтовню у нее было не так много, она как раз варила рождественскую кашу, но между делом могла выслушать его.

Хейке всегда представлял себе акушерок толстыми, жизнерадостными женщинами, а эта была щуплой, костлявой, беспокойной.

Эрланд Бака? Зачем ему об этом знать?

Хейке пришлось прочитать ей целую лекцию о своем пропавшем родственнике. Не мог ли Эрланд быть приемным ребенком?

— Эрланд? — захохотала она. — Это, конечно, кукушонок, но… Куда же подевалась соль?

Кукушонок? Сердце у Хейке забилось. Наконец-то он вышел на верный след!

— Ну, вот, нашла.

Посолив кашу, акушерка присела на минутку за стол.

— То, что этот самый Эрланд не записан в церковной книге, имеет свои причины, молодой господин! Дело в том, что он незаконнорожденный. Он рожден в грехе и блуде. А таких детей не записывают в церковные книги!

— Но разве он не пятый сын? — спросил Хейке, совершенно сбитый с толку.

— Он рожден от другого отца. Ах, это такая печальная история! Сюда приезжало из Стокгольма несколько знатных господ — погостить у прежнего хозяина поместья. И одному из них приглянулась Бритта Бака — и она была не против. Муж ее трезво смотрел на вещи и признал Эрланда своим. Но церковь не захотела признать его.

— Значит, Эрланд все-таки родился здесь?

— Я сама помогала ему появиться на свет, — сказала акушерка. — Господи, как он орал! Словно протестовал уже тогда! Да, это новый хозяин имения, граф Поссе, распорядился, чтобы его взяли в солдаты. Он хотел сделать мальчику хоть какое-то добро, потому что он много страдал в детстве, поскольку тот знатный господин, гостивший в его доме, плохо обошелся с его матерью.

— Но почему вы так уверены в том, что именно этот человек его отец?

Акушерка засмеялась, показывая все три своих зуба.

— Потому что сам Бака всю зиму провел на принудительных работах в Вехье!

Вот оно что. Значит, так оно и есть.

— А ты-то сам, мальчик? Твоей матери пришлось потрудиться, производя тебя на свет! С такими-то плечами!

Только акушерка могла сказать такое.

— Она умерла, — коротко ответил Хейке. Ее покрытая редкими волосами голова несколько раз кивнула.

— Могу себе представить. Тебе ведь и самому приходится не сладко, мальчик?

— Да, — ответил Хейке.

Все возможности найти Кристера в Бергкваре были теперь исчерпаны, акушерка подтвердила это.

И Хейке решил все-таки поехать в другую Бергквару. В ту, что находилась на берегу моря, на границе между Смоландом и Блекинге.

Он колебался. Ему было так хорошо среди своих новых друзей. А тут опять в дорогу! Он вдруг почувствовал себя невероятно усталым.

Вернувшись домой, он узнал, что Арв так простудился, что посещение бани, а затем прогулка по морозу могли бы оказаться смертельно опасными для него. Так что Хейке пришлось идти одному, и так оно, собственно, было лучше. Он был стеснительным по натуре, и богобоязненное воспитание Елены только усугубили его стыдливость.

И, уже выходя из бани, чистый и свежий, в красивой, одолженной у Арва, одежде, выстиранной Гуниллой и пахнущей хорошим мылом, он услышал колокольный звон в бергундской церкви.

Звонили к рождественской службе.

Повсюду загорелись факелы, люди бегали от конюшни к дому, заканчивая последние приготовления. И никто не обратил внимания на одинокую, высокую фигуру, пробирающуюся среди деревьев парка к мысу, на котором находились руины старинного замка.

Хейке показалось, что в замке таится какая-то опасность. Одна из четырех башен по-прежнему возвышалась над развалинами, но готова была в любой момент рухнуть. Эрланд, который уже ждал его, стоял на безопасном расстоянии от возможного обвала.

Встретившись в темноте, оба молодых человека обратили внимание на то, что они почти одного роста. Оба статные, рослые — но, ах, настолько различные! Если Эрланд был красавцем, то о Хейке этого нельзя было сказать: можно было подумать, что встретились принц и лесной тролль.

— Ты хотел поговорить со мной? — по-мужски бесцеремонно произнес Эрланд. Собственно, он ничего не имел против этого обделенного судьбой демона, или как там его еще можно было назвать.

— Да. Может быть, присядем на скамейку? Ни морозный воздух, ни жесткая скамья не беспокоили их: оба привыкли к суровым условиям.

— Ну так что же? — сказал Эрланд, когда они сели.

Помедлив, Хейке произнес:

— Это касается… Гуниллы.

Эрланд сразу насторожился.

— Я не знаю, что было между вами, — продолжал Хейке. — Но у меня создалось впечатление, что она боится тебя и в то же время желает тебя — тебя и никого другого. Поэтому мне кажется, что тебе не следует покидать Бергквару.

Эрланд неуверенно фыркнул, и Хейке показалось, что тот его понимает.

И он храбро продолжал:

— Мне кажется, у нас троих — у тебя, у меня и у Гуниллы — есть нечто общее, а именно, трудное детство.

Эрланд не взялся бы опровергать то, что у Хейке было трудное детство.

— У Гуниллы? Разве она… — произнес он.

— Думаю, ей пришлось гораздо хуже, чем нам с тобой. Ведь мы в одинокие минуты могли противопоставить себя окружающему миру, так что мнение людей не слишком много значило для нас.

— Совершенно верно, — согласился Эрланд, постепенно оживляясь.

— В то время как для нее мнение окружающих значило очень много и подчас неправильно ориентировало ее.

— Что ты под этим понимаешь?

— Разве ты не знаешь, что ее отец проклинал все, что было связано… с эротикой?

— А, этот старый, распухший козел!

— Я сам не видел его. Но я видел, что он сделал с Гуниллой и ее матерью.

— Я набью ему морду за это!

— Нет, подожди пока, ты только испортишь дело. Гунилла ведь для тебя дороже всего остального, Эрланд! И она так боится тебя!

— Почему это? Я ведь хочу ей только добра!

— Но ведь ты хочешь обладать ею, не так ли? — смущенно произнес Хейке. — Я имею в виду, телесно. Спать с ней.

— Да, это верно.

— У Гуниллы отвращение к такого рода вещам. Ее мать вела себя довольно легкомысленно…

— О, да!

— А ее отец предрекает ей геенну огненную за совершение грехов. Каково, по-твоему, приходится Гунилле?

— Ты считаешь, что они совершенно испортили ее? — подавленно произнес Эрланд. — Что теперь она всегда будет отбрыкиваться от меня? Всегда будет холодной?

— Нет, Гунилла хочет тебя, Эрланд! И в этом ее трагедия. Она хочет любить тебя — и именно это ее больше всего пугает. Ей становится дурно при мысли о том, что она такая грешница.