Реальность сердца (СИ) - Апраксина Татьяна

— Один, без отряда? — спросил брат Жан. — Вы так уверены? Почему?

— Я знаю!

— Хорошо, ждите здесь, а я проверю, не ошиблись ли вы. Принц не ошибся. Монахи не знали, конечно, в лицо прибывшего человека, а на его костюме и лошадиной сбруи не было ни одного знака принадлежности к Старшему Роду, но едва ли он мог оказаться кем-то еще. Благородного человека можно было узнать в любой одежде, и по осанке, и по манерам. Всадник, державший в поводу роскошного, но явно усталого коня, без труда выделил среди вышедшей во двор братии Жана. Брат-расследователь слегка передернулся. Ему показалось, что невидимые холодные пальцы по очереди касаются всех присутствующих, перебирая их, словно четки, а потом выделяют одну, нужную бусину. Приехавший бросил поводья ближайшему послушнику, что-то негромко приказал, потом шагнул к брату Жану.

— Проведите меня к настоятелю. С принцем все в порядке? — не вопрос, скорее уж, утверждение.

— Да, господин герцог.

— Скажите, любезнейший, у меня титул на лбу написан? — усмехнулся высокий человек в сером кафтане и серой же шелковой косынке, завязанной по обычаю эллонских моряков.

— Принц вас узнал. Вы хотите его видеть?

— Очень хочу, но сперва я хочу видеть отца-настоятеля сего монастыря. Вы и есть тот героический брат Ордена, что спас его высочество?

— Да, господин герцог… Это у меня на лбу написано?

— В некотором роде, — еще раз усмехнулся гость.

— Вы прибыли из столицы?

— Отнюдь нет, и вы могли бы догадаться об этом. До столицы ваша слава еще не докатилась, а вот в Брулене о вас слагают легенды. Разгневанный монах с острой косой, понимаете ли…

— С косой? Я сражался мечом и то несколько минут, — удивился брат Жан.

— Ну вы же не хуже меня представляете, что такое слухи и домыслы. Будьте любезны доложить настоятелю и подождать меня здесь, — я хочу побеседовать с вами, а потом вы проводите меня к принцу.

— Хорошо, господин герцог.

Брат Жан дважды вдохнул и выдохнул, прежде чем толкнуть резную дубовую дверь. Этот человек, кажется, везде чувствовал себя как дома, командуя чужими людьми точно слугами или вассалами. Он не задумывался, будут ли выполняться его распоряжения, и точно так же не хотелось раздумывать тем, кто получал приказы. Через несколько лет принц Элграс станет таким же, как его родственник. Теперь брат-расследователь лучше понимал, почему наследник с такой любовью и уважением отзывался о своем двоюродном дяде, и почему девица Къела говорила о нем тем доверчивым и восторженным тоном, который слышится в голосах детей, когда они упоминают о достойных родителях.

Еще через пять минут, когда настоятель Ириней ответил «Зови немедля!», а брат Жан остался за дверью в тихом коридорчике перед его кабинетом, он опустился на лавку и уткнулся взглядом в беленую стену. Зачем приехал этот человек и почему он явился в одиночестве? Герцог много дней провел в дороге, это было очевидно, но если он приехал, чтобы забрать принца в столицу, то почему, против всех правил, прибыл один? Торопливые шаги. Его высочество принц Элграс, только что помянутый и словно откликнувшийся на мысли брата Жана. Его сюда никто не звал, ему было положено оставаться в келье на третьем этаже, но золотоволосого подростка подобные вещи не волновали никогда. Мало ли, что положено — ведь хочется-то другого…

Юноша бездумно оправил одежду и провел ладонями по волосам, потом тихо уселся рядом с монахом. Впрочем, надолго его терпения не хватило.

— А дядя там, да? — спросил принц шепотом.

— Да, ваше высочество.

— А надолго?

— Понятия не имею, ваше высочество.

— У… Примерно через полчаса двери отворились. Принц подскочил, словно укушенный осой в седалище и с места прыгнул навстречу герцогу. Брат Жан приготовился услышать радостный вопль, который уже выучил наизусть весь монастырь — им сопровождались все приятные события в жизни наследника престола, — но стал свидетелем очередного чуда. Юноша подлетел к своему родственнику молча, впрочем, нежными объятиями можно было удушить и человека покрепче герцога Гоэллона.

— Вас и монастырь не научил себя вести спокойно? — усмехнулся, осторожно отодвигая от себя наследника, герцог. — Элграс, я вам говорил, что вы чудовище?

— Раз так сто…

— Печально, я повторяюсь, но скажу и в сто первый. Вы — чудовище. Доблестному монаху не стоило рисковать ради вас жизнью. Вы бы в одиночку распугали всех, кто на вас покушался, и они бы вернули вас с большой суммой золота впридачу.

— Ага! — радостно согласился Элграс.

— Брат Жан, вы не откажетесь выйти во двор?

— Вы не хотите отдохнуть? Вам наверняка уже подготовили покои…

— Хочу, я очень хочу и отдохнуть, и посетить монастырскую баню, буде она тут имеется, но сначала я все-таки хочу поговорить с вами обоими. Желательно, сидя. Есть ли в сей гостеприимной обители лавка под тенистым деревом?

— Найдется, — улыбнулся брат Жан. — Пойдемте. Нашлась и лавка, отполированная задами отдыхавшей тут после трудов братии, и тенистое дерево, даже не одно — две плакучие ивы, склонившиеся над небольшим прудом. Который день стояла жара, и над водой висела легкая дымка. Пруд недавно чистили, но он опять успел по краям зарасти тиной и ряской. Толстый карп лениво подбирал остатки хлебных крошек с поверхности воды.

— Сущая идиллия, — кивнул герцог Гоэллон. — Присаживайтесь, по… Договорить он не успел. Небо, которое мгновение назад светилось ровным желтовато-белым летним светом, полностью померкло. Стало по-ночному темно, и даже темнее, чем обычно. Брат Жан, отлично видевший в сумерках и полуночной тьме, едва-едва мог различить очертания лавки и силуэт сидевшего на ней человека, хотя мог протянуть руку и коснуться его плеча.

— Ух ты! — воскликнул принц. — Как в Книге Сотворивших!

— Боюсь, что так, — ответил герцог. — Садитесь, садитесь, думаю, это надолго.

Брат-расследователь вздрогнул. Тьма, накрывшая обитаемый мир ладонями, могла означать многое. Возможно, где-то Сотворившие обратили взгляд на мир смертных, даруя очередное чудо. Возможно, случилось нечто, куда худшее. Монах прижал правую руку к сердцу. Ему было страшно. Тьма вызывала скверное, очень скверное ощущение: он будто бы оглох. Перестал слышать ту песню всего сущего, которую помнил с колыбели, которую его научили различать в обители… То ли песнь эта смолкла, то ли брат Жан чем-то прогневил Сотворивших.

Ему вдруг показалось, что земля уходит из-под ног, а все вокруг расплывается, тает во тьме, размокает и разваливается на части, словно кусочки хлеба, брошенные в пруд. Ивы, старый толстый карп, цветные камни, которым был выложен берег, лавка, сидевшие на ней люди, сам брат Жан — все это растворялось, размывалось и переставало существовать, и, главное, молчало, молчало…

— Больно! — взвыл монах минутой позже, когда ладони герцога легли на его уши и жесточайшим образом растерли их.

— Ах, простите, ваше преподобие! Ну или не прощайте, только садитесь на сию скамью и не пытайтесь больше лишиться чувств, хорошо? Брат Жан очутился на скамье между принцем и герцогом. Уши горели, но, зацепившись за боль и жжение, монах почувствовал, на каком свете он находится. Или, стоило сказать, в какой тьме?.. Издалека доносились крики, молитвы, распоряжения и испуганные стоны. Все вперемешку. Кто-то впал в панику, другие рухнули на колени, вслух молясь, а третьи поняли, что тьма — тьмой, но небо на землю пока еще не падает, а вот случайно уроненные свеча или факел могут быть опасны, и пытались успокоить напуганных и усмирить бессмысленно бегавших.

— Хорошо, что мы успели уйти в это тихое место, — герцог Гоэллон, видимо, думал о том же. — Здесь никто не помешает мне выслушать историю ваших злоключений. Элграс, начинайте…

— Господин герцог, но что означает сие затмение? — не выдержал брат Жан; выдержке гостя можно было позавидовать, но неужели рассказ принца был настолько важен?

— Ваше преподобие, мне всегда думалось, что вы и ваши братья как-то ближе к Сотворившим, чем я, грешный. Так отчего же вы спрашиваете меня? — герцог явно лукавил. — Впрочем, некоторые соображения у меня есть. Элграс, примите мои соболезнования. Подозреваю, что вы остались круглым сиротой.