Ахэнне - Virgo Regina

'Как мне повезло с Тео', подумал Доминик. 'Он тоже не такой как все'.

И запретил себе думать; мелодия уже вступала в права, и ему, как солисту следует забыть обо всем на час, два, а то и больше, если гостья Королевы пожелает того. Доминик уставился перед собой, привычно перемешались звезды-свечи и обсидиан, отблески хрусталя и морское шевеление нескольких десятков мантий; Доминик ощущал себя на месте, почти хорошо, почти счастливым.

Все как обычно. Визитеры-дочери приходили и прежде, скромно держались подле трона и редко задерживались дольше, чем на полчаса. Краем глаза Доминик приметил женщину, спрятанную под расшитой диковинными цветами мантией и частой вуалью, она продефилировала мимо и опустилась на колени перед Королевой.

Но далее ни он, ни кто-либо еще не обращали внимания на гостью. Существовала музыка и голоса, однообразие, которое неспособно утомить. Как восход и закат. Как смена времен года. Вечность.

Доминик вклинился в работу 'шестеренок'. Так правильно. Каждому свое. Зря Альтаир пытается вырваться из круговорота самой Вселенной…

Он поймал пристальный, тяжелый, как чугунные оковы взор уже в самом конце, и его пробил пот: Королева догадалась. Королева ведает о каждом шаге, каждом вздохе детей своих, бежать от Нее — все равно, что скрыться от времени, от смерти.

Потребовалось более полуминуты, сообразить: изучает его не Королева. Гостья. Шевельнулась мантия и вуаль.

— Подойди, — приказала Королева, и поскольку месса была окончена, они остались втроем. Уходя, Теодор легонько тронул ладонь: 'Все будет хорошо'.

Да, да. Надежда растаяла, словно кубики льда в геенне рычагов, но отступать — только в пропасть.

Теодор оглянулся у выхода, и покинул зал нехотя, ссутулившись.

Доминик приблизился к трону.

— Тот самый, — проговорила гостья Королевы, не осмеливаясь вскинуть взгляд. — О Королева, я счастлива, что мой раб подошел Тебе.

— Я не ошибаюсь, — от интонации словно упала температура в и без того выстуженном зале. Градусов на десять.

— Позволишь ли Ты…

— Позволю.

Доминик не понял смысла диалога. Королева жестом приказала обоим покинуть зал. Гостья последовала в келью, Доминику отчаянно хотелось сбежать от непрошенной 'свиты', но женщина преследовала его, будто маньяк. В пустой келье она остановилась.

'Тео уже ушел', кольнуло Доминика.

— Что вы хотите от меня, госпожа? — Доминик задал вопрос в подобающей форме, не испытывая, впрочем, благоговения.

Гостья откинула вуаль.

— Ты не узнаешь меня?

Узнал. Разумеется, узнал; как мог забыть собственную экс-хозяйку? Гвендолин. Зачем?

Он молчал.

Он думал об Альтаире. Счет на секунды, и все оборвется, а Гвендолин здесь, мешает, черт подери… Как она не вовремя, неужели воображала, будто раб, о существовании коего прежде не догадывалась, захочет поблагодарить ее? Что ей вообще надо?

— Ты избранный Королевы, — сказала Гвендолин. Почудилась ли Доминику зависть?

Член Сената, любимая дочь Королевы — завидует какому-то третьесортнику… пусть и ныне певчему хора?!

Доминик отодвинулся к двери. Он думал об Альтаире, только о нем и кривом ружье-бумеранге. Выстрелит ли Альтаир, столкнувшись с Гвендолин?

— Уходите, госпожа, — тихо проговорил он.

— Вот как? Везение портит людей, это правда, — она скривилась. Подошла, сократив расстояния до десяти-пятнадцати сантиметров.

Доминик отметил ее красоту, непередаваемую, сродни величию самой Королевы. Он потер горячие щеки: к волнению присоединялось что-то еще.

'Быть может, в другом мире, до Войны… мы бы были вместе, и ты, Гвендолин, не звалась бы госпожой. Но мы здесь и я люблю Теодора'.

— Нужно вернуть тебя на пару дней, — продолжала Гвендолин. Она скучающе растягивала слова, и теперь подчеркивала: беседовать с рабом — унижение! — Видишь ли, хоть формально тебя причисляли к 'третьему сорту', определенные гены ценнее генов 'самца и воина'. Понимаешь, о чем я? Королеве нужны не только солдаты.

Доминик задохнулся. Смеяться, плакать, кричать… что делать? Хозяйка предлагает ему себя; его, ни-что-же-ство, приравнивают к отборным элитникам вроде Альтаира и Натанэля… И она красивая, зеленые глаза и хрупкая фигура, она кажется доверчивой и ласковой — обманчиво, но у Доминика есть шанс узнать, какова Гвендолин на самом деле, узнать ее, словно Адам Еву в райском саду…

— Ну? Если честно, мне неохота тащить тебя к себе, — Гвендолин скинула на пол мерцающее в темноте покрывало, осталась в узком и очень открытом матово-золотом платье. С плеча соскользнула витая бретелька. Доминик наблюдал за ней, облизывая пересохшие губы и касаясь тыльной стороной ладони своего горячего лица. Ключицы Гвендолин мягко выпирали из-под тонкой кожей и билась синеватая жилка.

— Давай сделаем это прямо тут, мне нет разницы. Королеве нужны недо-мужики вроде тебя, что ж, Ее воля — закон…

Она притянула Доминика за шиворот:

— Ну, чего ждешь?

Доминик молчал. Мутная боль, будто проявились замазанные язвы, расползалась по рукам и ногам. Он зажмурился, чтобы Гвендолин не заметила блеск слез.

Зачем… зачем в колонии такие законы? Биоматериал, шестеренки и подбор генов.

Ничего кроме.

Он проговорил имя Теодора и стало легче.

Он сдержано улыбнулся:

— Извините, госпожа. Я больше не ваша собственность. Вам лучше уйти, — Доминик подал ей мантию.

Вероятно, Гвендолин взбесилась бы. Отвесила пощечину, попыталась выцарапать строптивому рабу глазные яблоки, список вариаций продолжителен и даже интересен. Однако тикал таймер, и в момент, когда Доминик подавал Гвендолин мантию, в келью ворвался Альтаир с дрожащим от пульсации зарядов ружьем.

*

— Какого… — выдохнул Альтаир. Его зрачки расширились, адреналин зашкаливал ПДК. Он едва не выронил ружье.

— Что это значит? — Гвендолин развернулась на сто восемьдесят градусов, полагающаяся Доминику пощечина по эстафете едва не отправилась Альтаиру. Смуглая пятерня перехватила тонкое белое запястье. Альтаир вспомнил: вооружен. Вспомнил и кто действительно виноват, что он здесь.

Альтаир осклабился.

Гвендолин застыла, напоминая перламутровую статуэтку. Доминик наблюдал за сценкой отрешенно, будто играя с самим собой в монетку: орел — Альтаир убьет кого-то из них, решка — обоих.

План провалился.

Один из двух наконечников уставился между глаз Гвендолин, Альтаир удерживал ее за руку, по-собачьи скалился, по потрескавшимся губам текла слюна. Гвендолин дернулась:

— Убирайся!

Страха не показывала, не мысля, что раб способен выстрелить в нее — или попросту не успела испугаться. Альтаир щелкнул предохранителем: