Елизавета Абаринова-Кожухова - Дверь в преисподнюю

— Всех зарежу! Всем кровь пущу! — И, чуть сбавив обороты, уточнил: — Кто будет рыпаться.

Бабы остолбенели от такого лихого наскока и «не рыпались».

— А теперь вы пойдете со мной, — зловеще поигрывая кухонными ножами, продолжал Петрович. — И без глупостей!

Совершенно очумев от такой наглости, бабы стояли, разинув рты и не двигаясь с места.

— А может, установочку дать? — шепотом спросил у Анны Сергеевны Каширский.

— Не надо, — отрезала та. Ей явно начинали нравиться лихие «наезды» Петровича. Плешивый и плюгавый в обыденной жизни, Соловей сейчас казался почти орлом. Или даже коршуном, упавшим с небес на глупых куриц.

— А потом я вас отправлю в гарем к моему приятелю султану, — продолжал вещать Соловей, явно войдя в раж.

Но тут одна из баб, та, что с косой и корзинкой, вдруг спросила:

— Куды?

Своим глупым вопросом она явно сбила Петровича с мысли, и он, запнувшись, остановился на полуслове и, мучительно напрягая мозги, пытался понять, что она имела в виду. Анна Сергеевна решила прийти ему на помощь.

— К султану, дура. В гарем, — строго сказала она и уже от себя добавила: — Вас там будут насиловать злые евнухи.

А вот этого явно говорить не надо было. Потому как бабы резко посуровели лицами, а Каширский покачал головой.

— Ах, Анна Сергевна, Анна Сергевна, — пробормотал он, — похоже, вы весь налет испортили. Надо было установочку дать…

— А иди ты знаешь куда, — взвилась Глухарева. — Гренделя надо было лучше своими установками потчевать. Тогда бы мы не оказались здесь, в компании плешивого душегуба и этих деревенских дурех.

— Да что вы понимаете! — возмутился Каширский. — Вы сами-то…

Петрович, видя, что все начинает идти наперекосяк, попытался выправить положение.

— Всем стоять! — взвизгнул он. — Не то горло перережу!

Но было уже поздно — как говорят в таких случаях, «ситуация вышла из под контроля». Бабы грозно двинулись на него. Что было дальше, Грозный Атаман так и не понял — он весь мокрый бежал по раскисшему осеннему полю и пытался стащить с головы ведро. Когда это наконец ему удалось, то он увидел, что далеко впереди вприпрыжку несутся Глухарева с Каширским. Петрович обернулся на бегу, и душа его с грохотом рухнула в пятки — следом за ним бежала высокая девица и размахивала косой.

— Я те покажу насильничать! — кричала она. — Я те щас срам-то отрежу, шоб не повадно было!..

«Все, пришла моя смертушка», — промелькнуло в голове Петровича, и он припустил во всю мочь. Так на одном дыхании он влетел в ворота замка, где с лету напоролся на борона Альберта.

— Эй, Соловей, что случилось? — спросил тот, удерживая конвульсивно дергающегося душегуба за шиворот. — Анна Сергеевна тут с Каширским пронеслись как угорелые. Может, ты мне в конце концов объяснишь, что все это значит?

— Там… Бабы… — задыхаясь, проговорил Петрович.

— Вообще-то они должны были бы быть здесь, а не там.

— Бегут… Сюда… — выдохнул Соловей.

— Это хорошо, — повеселел Альберт. — И чем это ты их приманил, плешивый гуляка?

— Они… Меня… Убить хотят! — выкрикнул Петрович.

— Что-то я не… — насупился Альберт.

— Спасите меня, — взвыл Грозный Атаман. — Порешат ведь не за грош!

— Да ты совсем очумел, — уже разозлился барон. — Хватит тут дурака валять — ступай и приведи девок!

— Не губите, — взмолился Петрович, — лучше на конюшню дерьмо выгребать!

И тут их препирательства прервал стражник, который стоял у ворот:

— Господин барон, там за воротами целая толпа баб…

— А-а-а! — закричал в ужасе Соловей и попытался бежать, но цепкие пальцы Альберта продолжали удерживать его за воротник. — Это за мной! Господин барон, не выдавайте меня им! Лучше повесьте на кремлевской стене! Но только не снаружи…

— Чего им надо? — не обращая внимания на стенания Петровича, спросил Альберт.

— Хотят, чтобы их отправили в гарем к султану. — ответил стражник.

Альберт удовлетворенно хмыкнул и отпустил кафтан Петровича. Душегуб и лиходей, гроза царь-городских лесов упал на холодные камни двора, как мешок с овсом.

— Скажи, сейчас будем отбирать лучших, пусть в очередь выстраиваются, — весело крикнул барон и, поправляя на ходу белоснежное жабо, переступил через Петровича и поспешил к воротам.

На сей раз обстановка за обедом была уж совсем безрадостная. Никто ничего не говорил, кусок в горло явно тоже никому не лез, но все ели, чтобы не вызвать подозрений в сытости.

Король Александр в течение обеда несколько раз вставал из-за стола, подходил к окну и устремлял взор на болота.

— Если снова не задождит, то к вечеру мы обретем связь с миром, — наконец произнес король.

— И сможем наконец выбраться из этого… — подхватил сеньор Данте. — Простите, Ваше Величество, из вашего замка.

— Вам наскучило мое гостеприимство? — обернулся к нему Александр.

— Ах нет, Ваше Величество, — поспешно залебезил поэт, — для меня всегда истинный праздник гостить у вас в замке, а уж последние несколько дней я буду вспоминать, как счастливейшую пору моей жизни…

— Если останетесь живы, — не удержалась госпожа Сафо.

— Я вам не Диоген и не донна Клара, — заявил Данте, — меня голыми зубами не возьмешь!

«Вот и донна Клара так же говорила, а где она теперь?», невесело подумала Чаликова.

— Господа, ну опять вы об этом, — вздохнул король, вновь садясь за стол. — Чему суждено быть, то и сбудется. Я со своей стороны предпринимаю некоторые действия и надеюсь, что скоро истина будет раскрыта.

«Был бы тут Вася Дубов, — помечтала Надя, — или хотя бы инспектор Лиственицын…»

— А я здесь больше ночевать не буду! — не выдержала мадам Сафо. — Ваше Величество можете считать это чем угодно, но я предпочитаю утонуть в болоте, чем… — Поэтесса, не договорив, опрокинула себе в рот огромный кубок с вином.

— А мне почему-то кажется, что все будет зер гут, — флегматично заметил Иоганн Вольфгангович, поправляя салфетку, накинутую поверх безупречного фрака.

Никто ему возражать не стал — все в глубине души надеялись, что этот кошмар скоро кончится, хотя и не очень-то верили в благополучный исход.

Каменный мост через ров перед замком князя Григория был полон женщин самого разного возраста — кандидаток на отправку в гарем к багдадскому султану. Судя по наплыву соискательниц, конкурс составлял не менее десяти человек на место, так что приемной комиссии, куда входили служивые печально знаменитого тайного приказа, предстояло сделать непростой выбор.