Игорь Борисенко - Человек без души

– Хорошо, может, будет и по-твоему, – снова усмехнулся Дальвиг. – Однако мне в голову пришла одна идея: коль я отправляюсь в поход, кто будет мне стирать, готовить еду, кто станет ухаживать за конем?

Ханале подозрительно взглянула на Дальвига и сжалась. Она воровато оглянулась на стоявшего за правым плечом мужа, но промолчала.

– Седлайте пегого, – медленно продолжил Эт Кобос. – Я возьму с собой Хака.

– Нет!! – заверещала Ханале и бросилась к ногам хозяина. Протягивая тощие руки, она пыталась ухватить его за сапог, но тот отступил назад. – Пожалейте его и нас, молодой господин! Он ведь неразумен, как малое дитя! Он погибнет, сгинет в дальнем краю!

– Что ж ты плачешь, старуха? – надменно ответил Даль-виг и указал наверх. – Взгляни внимательно на небо и увидишь, что твой любимый Бог начертал это прямо на тучах. Все в его силах, и твоего сына посылает тоже он. Ты ведь не сможешь этому помешать!

Завывая и тряся выползшими из-под чепца седыми волосами, Ханале и вправду обратила лицо к небесам. Не переставая кричать, она бросилась к мужу, но тот метнулся прочь, бросая на Дальвига полные ужаса взгляды. Очевидно, его любовь к сыну была гораздо слабее, чем у жены: он подозрительно спешно и безропотно оседлал пегого конька и вывел его во двор.

– Собирайся, Хак, – повелел Дальвиг. – Возьми себе вещей в дорогу.

– Собираться куда? – с улыбкой спросил тот. Его немного обеспокоило поведение матери, но теперь, когда молодой господин вдруг обратился прямо к нему, глупец позабыл о стенаниях Ханале напрочь.

– Поедем в дальние страны. Я покажу тебе диковинных зверей и большие города, странных людей и загадочные земли. – Говоря это, Дальвиг внезапно понял, что сам-то он – ничуть не лучше Хака, и так же впервые будет смотреть на все это.

– Ура!! – воскликнул Хак. – Господин берет меня с собой в путешествие!! Как я счастлив! Мы помчимся с ним на красивых конях в дальние страны! Мама!!

Его круглое, курносое лицо с толстогубым ртом будто озарило некое внутреннее сияние, а неряшливые соломенные вихры показались лучами солнечного света. Ханале подползла к нему и вцепилась в штаны, но потом разжала пальцы и села в пыли, тяжело дыша и пронзая Дальвига снизу вверх ненавидящим взглядом.

– Будь ты дважды проклят! – просипела она. – Трижды, несчетное число раз! Будь проклята и я, когда вздумала вернуться сюда и согласилась присматривать за тобой.

– Отчего же ты не славишь Бога, а ругаешься? – деланно удивился Дальвиг. – Неужели это так трудно, потерять близкого родича? Я думал, ты смиренно опустишь голову и возблагодаришь небеса…

– Твой отец получил по заслугам, а Хак невинен как младенец!! – воскликнула Ханале. – Дитятко, бедный мой сыночек!

Сам Хак не мог удивиться речи матери: он уже умчался прочь, собираться в путь. На самом деле он не был так уж беспомощен, как описывала кухарка в тщетных попытках разжалобить Дальвига. Глупец умел делать любую простую работу, был послушен и покладист, то есть казался как раз идеальным слугой. Конечно, из-за своей наивности и детской беспомощности он легко мог попасть в беду, стоит только не уследить. Этого-то и боялась Ханале; Дальвиг, глядя на ее растрепанную фигуру, торжествовал. В первый раз он свершил месть, маленькую, до смешного незначительную, но испытываемое при этом чувство было прекрасным. Превосходство и возможность повелевать судьбой этого грязного существа, поносившего отца и самого Дальвига, упоение властью и воодушевление оттого, что Ханале получила по заслугам.

Как на крыльях Дальвиг вскочил в седло с высокой лукой и оттуда обозрел двор замка. Он не знал, вернется ли сюда, а если вернется, увидит ли на месте хотя бы развалины? Что гадать. Придет время, и он узнает это наверняка.

НАЕМНОЕ ВОЙСКО

Город Шатхайпал расположился на том самом месте, где сходились границы сразу трех владений – Троллера, Сьерина и Вегтера. Многие годы назад его построили люди с далекого юга, которых изгнали с родных земель войны. Смуглые, скуластые и невысокие южане предпочитали торговать и ремесленничать, а не сражаться. Слухи гласили, что за право поселиться в Энгоарде они немало заплатили тогдашнему императору, но официально утверждалось, будто милостивый Морлинг Третий испросил у них лишь по медной монете с каждой сотни поселенцев.

С тех давних пор город разросся, и чистокровных южан оставалось мало даже среди городской знати. Множество разных чужестранцев, по разным причинам покидавших родину, предпочитали селиться здесь, а не где-нибудь еще. Постепенно языки пришлых исчезали, так же как и кровь, смешанная с кровью других племен. От незапамятной истории остались только протяжные, грустные песни да обычай хоронить мертвецов в крохотных глиняных склепах. И еще необычные, нездешние здания, строя которые на высоких холмах, со всех сторон окруженных болотами, погибли тысячи людей. Суровые зимы, болезни и просто голод отправили в могилу столько южан, что, по преданию, город мертвых сначала был больше города живых. Теперь же мертвые предки почитались у горожан чуть ли не вровень с Богом-Облаком: в каждом мало-мальски приличном дворе стояли каменные надгробия, исписанные буквами забытого языка, понятными только самым мудрым. Имена умерших, покоящихся под камнем, с описанием обстоятельств смерти и перечнем знаменательных дел, совершенных покойным при жизни. По утрам и вечерам благодарные потомки ставили свечи для каждого имени… Их дома, украшенные множеством высоких шпилей, прихотливых лепнин, были сделаны из необычного матового материала мягких оттенков. Секрета изготовления шатхайпальцы не открывали и не продавали никому. Купола и многогранники крыш зданий старого города парили, будто опустившаяся на землю группа разноцветных облаков, и другие дома, построенные иными народами, казались в сравнении с ними мрачными и убогими пещерами, кое-как высеченными в скалах. Тесные грязные улочки окраин в центре менялись на просторные бутовые мостовые, всегда чисто выметенные, а в жаркий день политые водой, дабы прохожие и проезжие не поднимали пыли. Прекрасные дома выходили на улицы глухими стенами: редко когда можно было увидеть на них узкое оконце или маленький балкончик, всегда имевшие непривычную глазу форму и отделку. Лишь гостиницы и магазины распахивали двери и окна для пришельцев, остальные дома казались неприступными крепостями.

У Дальвига не было денег, чтобы остановиться даже в самой захудалой таверне, где селились бедные торговцы, мелкие воришки и приехавшие на рынок крестьяне. В кошельке Эт Кобоса завалялось с десяток золотых, которые он собирал всю свою сознательную жизнь, с того самого момента, когда остался без отца. Неизвестно, сколько времени ему придется жить на них? К счастью, на многочисленных рыночных площадях Шатхайпала постоянно ночевало великое множество людей – от нищих и опустившихся дешевых шлюх до торгашей, которые либо слишком боялись оставить товар на попечение нанятых охранников, либо просто жадничали тратить на них деньги. С приходом вечера рынки пустели разве что наполовину; те, кто оставался, сворачивал прилавки, зажигал костры, ставил палатки и стелил лежанки под навесами. Крестьяне ночевали под телегами, бродяги забирались в темные углы у стен ограждавших площадь домов.