Маргит Сандему - Дочь палача

— Нет, не обращай внимания.

— Нет, я хочу все знать. Опять убежал кот? И ты не осмеливаешься попросить проводить тебя туда?

— О, нет, я думаю не про кота! Кот теперь успокоился — не так уж хорошо жить одному в избушке, где не дают молока!

— Так о чем же ты думаешь?

Она вздохнула, собираясь что-то сказать, но так и не решилась. Потом, наконец, нашла нужные слова.

— Ты мог бы… ненадолго… нет, надолго задержаться здесь? Мне надо тебе кое-что сказать?

— Хорошо, я задержусь.

— Если хочешь, войдем в дом.

— Нет, я уже взнуздал коня. Можно здесь?

— Хорошо, я сейчас…

Она побежала в дом, пробралась в кабинет Калеба, стащила лист бумаги и окунула гусиное перо в чернильницу. И принялась писать своим корявым почерком — ведь много лет прошло с тех пор, как мать обучала ее правописанию.

«Дорогой Маттиас!

Мне так много нужно сказать тебе, что путаются мысли, а времени у меня так мало. Я не могу говорить тебе об этом, потому и пишу. Трудно объяснить мои чувства к тебе, ты мне очень и очень нравишься, так что это хорошо, что ты не можешь посвататься ко мне, иначе я сказала бы «да» — и тогда все сочли бы просто безумием, что лучший в округе человек выбирает себе такое ничтожное существо. Но я ничего не могу поделать с тем, что ты мне нравишься. Ты сказал, что я могу придти к тебе, если у меня будет в этом нужда. Но я нуждаюсь не в первом встречном, мне нужен человек, который мог бы понять меня и помочь разобраться в таинственном мире любви, мне нужно чувствовать себя любимой, отдавать себя целиком. Я не хочу утверждать, что мои чувства — это и есть любовь, потому что о ней я мало что знаю, у меня есть только тоска — тоска о том, чтобы быть рядом с тобой. Прости мое бесстыдство, но так оно и есть. Что такое любовь? Это когда тебе беспредельно кто-то нравится и когда ты нуждаешься в человеке не так, как в остальных? Я не знаю.»

Получилось совершенно невразумительное письмо — но ведь утром он останется один на один с ужасным обвинением! Он нуждается в ней, ему необходимо чувствовать, что она верит в его невиновность.

Она поставила подпись: «Твоя верная подруга Хильда». И испытала при этом неприятное ощущение от того, что написала это неправильно. У нее уже не было времени исправлять, она и так заставила его слишком долго ждать.

Но она полагала, что нужен был еще постскриптум.

«Все, чего я желаю, так это того, чтобы ты, как мой лучший друг, знал о моей тоске. Знал, как много ты значишь для меня. Ты как-то говорил про огонь внутри меня — и ты был совершенно прав. Мне ужасно стыдно, я оказалась не такой раскованной, как думала, но ты получишь это письмо таким, как оно есть.»

Она побежала вниз со свернутым в трубочку листком бумаги. Он по-прежнему ждал ее, терпеливо стоя рядом с конем.

— Вот возьми, пока я не передумала! — выдохнула она. — И прочитай, когда приедешь домой! Возможно, тебе придется потрудиться, потому что там много зачеркнутых слов и ошибок, но я не могла заставлять тебя долго ждать…

На его лице появилась серьезная улыбка.

— Значит, все это идет из самого сердца? Без всяких прикрас?

— В этом можешь быть уверен!

— Хильда, ты плачешь?

Она не замечала этого и плакала, сама не зная, почему. Возможно, скорбя о его судьбе, теряя веру в себя, устав от окружавшего ее всю жизнь зла…

— Это ничего… Тебе нужно спешить!

И она со всех ног бросилась в дом, захлопнув за собой дверь. Но она осталась стоять у порога, прислушиваясь к стуку копыт.

«Правильно ли я поступила? — думала она. — Не спутала ли любовь с состраданием?»

То, что она написала, было правдой: она не могла определить свои чувства к Маттиасу. Потому что это был человек, которым она могла восхищаться, которого могла уважать и который мог утешить ее. Она знала, что любит его душевные качества. Но его самого… Он не обладал тем мужеством, которое было у Андреаса и которое неодолимо влекло ее.

И все-таки она просила именно Маттиаса помочь ей избавиться от переживаний, связанных с многолетним унижением: она просила об этом его и никого другого.

Или… это была с ее стороны любовь?

Она не знала.

— Господи, помоги мне, — шептала она, — я не знаю, любовь ли это! Если это любовь, то что же тогда я испытываю к Андреасу? Сначала лихорадочное желание увидеть его, но эта лихорадка прошла, как только я поняла, что мысли его направлены к другой. Означает ли это, что я просто испытывала голод по мужчине и вслепую бросалась к первому попавшемуся? Что это была всего лишь лихорадка тела?

В таком случае, те чувства, которые она испытывала к Маттиасу, были намного определеннее.

Если бы она могла все это понять!

— Господи, — шептала она. — Меньше всего я хочу причинить зло Маттиасу!

9

Ни для кого не было неожиданностью, когда на следующий день всех пригласили к обеду в Гростенсхольм. Хильде пришлось задержаться дома, чтобы покормить детей и посидеть с Йонасом. Мальчику стало лучше, хотя болезнь шла своим чередом, — и было заметно действие средства Тенгеля.

Передав все дела служанкам, Хильда со всех ног побежала в Гростенсхольм.

Уже в прихожей она услышала доносившиеся из гостиной возмущенные голоса. Навстречу ей вышел Маттиас. Никогда она не видела его таким расстроенным — в его обычно ласковых глазах теперь было смятение.

— Хильда, они обвиняют моего отца! Это не правда, он не злодей!

— Я это знаю, мой друг. Никто из нас этому не верит. Они ведь обвиняют и тебя, не так ли?

— Да, но это не так важно, ведь я знаю, что невиновен, и смогу постоять за себя. Но отец такой беспомощный, он не сумеет защитить себя от этого жуткого судьи.

— Да, я понимаю.

Он коснулся ее руки, словно просил о чем-то.

— Ты еще вчера знала об этом?

— Да, — кивнула она.

— Почему же ты ничего не сказала?

— Господин Калеб просил дать ему время, чтобы обдумать, как защитить вас.

— Да, он сражался здорово! Но судья такой тупица… Спасибо тебе за письмо.

Она стыдливо опустила голову.

— Это просто ужасное письмо!

— Это лучшее из всех писем, которые я когда-либо получал. Потому что оно искреннее! Я не спал полночи и был счастлив. У меня были такие планы и надежды на сегодняшний день. А тут случилось такое!

В его голосе слышалась горечь.

— Хильда, ты написала это письмо, чтобы утешить меня?

— Нет. Но я должна признать, что если бы я не знала ничего об опасности, нависшей над тобой и твоим отцом, я ни за что не написала бы его. Я хотела, чтобы ты знал, какие чувства я испытываю к тебе. Вернее, знал о том, что чувства мои пока не определились.

— Я понимаю твое замешательство, Хильда, твою неуверенность. Но у меня этого нет. Мы…

— Маттиас! — позвал его Аре. — Где ты пропадаешь?