Легенды Оромеры. Великий Орёл. - Александр Игнатьев

Ты что наделал, ты что мне привёз, паршивая свинья!

Костя повернул большую чешуйчатую голову, и в разрезанном полотне неба рассмотрел большой кабинет, обитый тёмным бирюзовым жаккардом, с серебряными лилиями на канте. Высокий человек, чем-то напоминающий его самого, навис над совсем молодым цыганским бароном и продолжал:

— Заворовался! Меры не знаешь! Бить прикажу тебя без пощады!

Выхватив в бешенстве тонкий прут, напоминающий указку, он замахнулся и ударил последнего по спине.

Барон стоял, не моргая и не уклоняясь, указка разломилась напополам и полетела в каминный проём.

— Прочь, предатель! — прошипел хозяин кабинета.

Где-то, в сонной глубине, на грани убегающего на крыльях сознания, Костя услышал рёв. Руку отчаянно заломило. Его палец кто-то жёг, и, закричав, он очнулся!

Рядом с ним никого не было. У озера за кибитками слышались крики, и сотрясалась земля, дико, от какой-то жгучей невыносимой боли кричал ящер.

Парня шатало, но Костя сумел встать.

— Воды бы, — пробормотал он.

После чего, увидев перед собой только маленького щенка с котелком, зачем-то нагнулся. Его вырвало. Продолжая раскачиваться, как метроном, Костя бездумно схватил серый пушистый комок вместо ценного бабкиного предмета и медленно, периодически останавливаясь, и, сгибаясь пополам, побрёл в сторону доносящегося рёва.

***

С трудом преодолев каких-то триста метров расстояния до берега, и, обойдя тесно поставленные повозки, построенные крепостным валом вокруг жилой части табора, Костя вздрогнул.

У самого берега лежала, почти погружённая в воду, туша динозавра. Зверь дико выл и, из последних сил, бил по воде гигантским хвостом, не давая подойти к нему людям, вооружённым вилами и кольями. Те сбились в тесную кучу, как сбивается стая шакалов у поверженного льва.

Повинуясь какому-то третьему чувству, и, продолжая сжимать под мышкой маленький комок серой шерсти, Костя, обойдя табор, из последних сил борясь с тошнотой и собственным беспамятством, побежал к сотрясающейся в конвульсиях туше.

— Пей воду! — закричал он.

В какофонии звуков его голос не мог быть услышан, но Костя бежал по тёплой мутной илистой воде, поскальзываясь, и, не отпуская находящегося в бессознательном сне вместе с ним щенка. Тот тоже ел мясо…

Наконец, Костя оказался прямо перед пахнущей разложением пастью.

— Пей… воду… — задыхаясь, и, уже практически шипя, потребовал он и ткнул издыхающего зверя кулаком правой руки с багрово горящим на пальце золотым змеем.

Чёрный ящер открыл мутный глаз и повиновался. С трудом подняв голову, сделал глоток. Потом, через долгое мгновение, показавшееся вечностью, ещё один. И ещё. Наконец, Ворон смог встать. Он глотал и глотал воду бездонного озера, окрашенную в багряный пурпур лучами заходящего светила.

Слабость и беспамятство вновь навалились на Костю. Но прежде, чем он упал на чёрный блестящий бок, до его ушей донеслись крики и хрустящие звуки, словно кто-то раздавил стеклянный графин, бережно хранимый бабкой, как раритет из ушедшей эпохи.

***

Парень очнулся от хитро прыгавшего по лицу наглого солнечного зайца и тихого шелеста воды, омывающей берег. Он застонал и перевернулся на спину, с удивлением наблюдая залитый светом пляжик, с тихо стоящей рядом толпой. Перед ними сломанной палкой валялся цыганский барон, с удивлённо выпученными глазами и свёрнутой на сто восемьдесят градусов головой.

Напротив сидел на задних лапах Ворон, периодически громко икая.

Убедившись, что его хозяин очнулся, он, недобро сверкнул глазом и выпустил на свет ещё один солнечный блик, после чего сгрёб Константина и, без всякого уважения, зашвырнул его к себе на хребёт.

Следом полетел продолжающий безмятежно спать щенок.

Затем ящер повернулся к табору задом. Поднял хвост. И тщательно, прилежно, с достойным уважения старанием обработал всю территорию рядом с озером.

Удобренная земля должна была дать хороший урожай!

И можно даже не благодарить! За такое гостеприимство — не жалко!

Впрочем, благодарить никто и не подумал. Видимо, признательность начисто лишила лисов дара речи. Дара движения, кажется, тоже. Стоящие под «благодатным дождем» не шевелились.

Динозавр потряс хвостом, убедился в высоком качестве обработки и, икнув на прощанье, неторопливо отправился в сторону тракта.

Глава 16 ЭМИЛИЯ. Последние приготовления (Оксана Лысенкова)

...Миновала без малого неделя, когда Оддбэлл, вытирая руки куском мохнатой ветоши, критически осмотрел созданное ими творение и остался вполне доволен результатом. Помощники разлетелись два дня назад, Оливия задержалась до вечера, но едва начало смеркаться, тоже перекинулась и отправилась в путь.

Оставшиеся два дня Одбелл работал один, с утра до вечера, не отвлекаясь даже на чай, наскоро выпивая кружку-другую прямо не отходя от стапеля. Теперь остались лишь небольшие доработки - покрыть оболочку солнцезащитным составом, запихать внутрь и закрепить там гирогоризонт, притащить из кладовой, отчистить и уложить на предназначенное место якоря, проверить, легко ли раскладывается выдвижной трап, заправить связывающим реагентом пароконденсатор...

Так, всякие мелочи.

Испытать бы, конечно. Но это ж надо ночью. А то опять соседи увидят, напридумывают себе невесть чего - здесь, в провинции, народу живётся скучно, стоит чихнуть чуть громче обычного - сразу событие, сразу зевак на холме - яблоко не упадёт, и обсуждений на месяц, причём с такими пикантными подробностями, что шапка над головой на пять пальцев подскакивает.

А для ночного полёта надо газовые прожектора заправить и все сопряжения в системе проверить - не приведи Великий, утечка где образуется и искра до неё доберётся... В общем, полётные испытания Оддбэлл решил отложить ещё где-то на недельку, и провести их в сумерках, пригласив на помощь кого-то из своей команды. Если вообще полным составом не слетятся.

Сделав все эти безусловно существенные умозаключения, оборотень остался вполне доволен таким раскладом и решил отдохнуть от работы, проведя наступающий, а может и следующий вечер в библиотеке.

***

Вечером Эмилия, понимая, что в плотном графике подготовки к балу вряд ли удастся выкроить время для обучения полету, попросила горничную разбудить ее на час раньше.

На час – это значит небо еще серое, настроение сонное, и хочется не напяливать на себя холодную латунную упряжь, а залезть обратно под теплое одеяло, свернуться клубочком и помурчать самой себе из этого клубочка. Но природное упрямство все-таки заставило Эмилию высунуть из-под одеяла пятку, коленку, спустить ноги с кровати, поднять себя как марионетку на ниточках в сидячее положение и, просыпаясь, открыть глаза.

Зевнув пару раз для того, чтобы полностью прогнать сон, Эмилия скинула ночную сорочку, аккуратно сняла ИКо и перекинулась. Поглядела в зеркало, доходящее до самого пола. Курица в зеркале была такая же взъерошенная,