Светлана Ст. - Выродок

— А… мама?

— Что – мама? – раздраженно спросил Люциус.

— Она тебя любила, когда согласилась выйти за тебя замуж?

— Не знаю! Я этого так и не понял за все годы нашей семейной жизни. Нарцисса такая тихая и вежливая – из нее лишнего слова не вытянешь, не говоря уж о пылких признаниях или… о чем‑то большем. Насколько я могу судить, твоя мать любила меня не больше, чем я ее. Но у меня выбор был, а у Нарциссы – нет, потому что жениться на бесприданнице согласились бы очень немногие. Так что и в ее несчастьях тоже виноват я…

Отец подошел к окну и забарабанил пальцами по стеклу. Драко вдруг вспомнил, что на прикроватном столике в маминой спальне всегда стояла фотография Люциуса. Когда Нарцисса уехала в больницу, то взяла снимок с собой, и теперь он находился в палате больницы Святого Мунго… Почему?! Сейчас никому нет дела до соблюдения приличий, и никто не заставляет супругу высокородного волшебника постоянно держать перед глазами фотографию нелюбимого мужа. Наоборот, о неприятном человеке хочется поскорее забыть, особенно в трудные времена…

Смутные мысли и образы никак не желали складываться в слова, но юноша все же осторожно произнес:

— Мне кажется, ты не совсем прав, отец… Мама относится к тебе гораздо лучше, чем ты думаешь…

— Мне трудно судить, – Люциус пожал плечами, по–прежнему глядя в окно, – я не был дома четыре года… И, по–моему, ты всегда понимал Нарциссу лучше, чем я… – немного помолчав, он отрывисто спросил: – Как она?

— Год назад было очень плохо, сейчас намного лучше. Когда я этой весной лежал в больнице, мама за мной ухаживала, и целители ее хвалили, говорили, что не всякий лекарь так прекрасно справился бы, как она…

— Дай‑то Бог, чтобы ты оказался прав! Нарциссе пришлось нелегко, и я очень надеюсь, что она все же сможет выбраться из‑под руин старого мира целой и невредимой… – Люциус еще немного помолчал, а потом ахнул и резко развернулся к сыну: – Мерлин великий! Драко, ты‑то как? У тебя же были чудовищные травмы – я читал, я знаю… Я обо всем тебя спросил, кроме тебя самого! Какой же я отец после этого?!

— Ты замечательный отец, – юноша улыбнулся. – Ты – Малфой, и этим все сказано! Сначала ты подумал о благе семьи, а потом – о каждом из тех, кто в семью входит. Ты поступил абсолютно правильно!

— Нет, я поступил как подлая и эгоистичная свинья, – Люциус подошел к сыну, сел на пол рядом с его креслом и взял руки Драко в свои. – Как ты себя чувствуешь? Дополнительное лечение тебе нужно?

— Нет, па, со мной все в порядке. В Святом Мунго меня целители осмотрели вдоль, поперек и по диагонали и сказали, что я абсолютно исцелился. Представляешь, меня даже лекарям–стажерам показывали – как уникальный случай пациента, полностью выздоровевшего после тяжелых травм!

— Не верю я нашим эскулапам, – вздохнул отец. – Очень тебя прошу летом хоть на несколько дней выбраться ко мне в гости за границу – там целители намного лучше наших, они тебя осмотрят… Кстати, что лекари из Святого Мунго говорят о твоих ожогах на руках?

— Сказали, что эти ожоги скоро исчезнут, – юноша очень вовремя вспомнил слова невидимого собеседника из «Гривы фестрала» о том, что после первой трансформации и возвращения в человеческий облик можно будет самостоятельно исцелить руки. – С лицом ведь у меня точно так же было: ожоги со временем прошли. Руки пострадали сильнее, поэтому и заживают медленнее, только и всего…

— Только меня не успокаивай, ладно? – Люциус с заметным трудом поднялся на ноги. – Я все‑таки не мать, а отец… Мне о твоих травмах судить пока трудно, но если я замечу, что с тобой что‑то не так – немедленно отправлю тебя лечиться!

— Да, па, – Драко с трудом сдержал улыбку, представив, что сказал бы отец, если бы узнал, что его единственный сын может посадить пламя на ладонь.

— Что ж, – Люциус вновь сел за стол, – это все, что я хотел сегодня сказать тебе, сын. Я надеюсь, ты понял, что я забочусь в первую очередь о твоем благе и предлагаю тебе наилучшую судьбу из всех возможных – судьбу человека, который ни от кого не зависит, никому не служит и помогает жить множеству людей. Согласившись заниматься нашей фабрикой, ты выберешь настоящее Дело, которому можно смело посвятить всю жизнь, и замечательных друзей – они тебя не предадут ни при каких обстоятельствах. Подумай о моих словах: время у тебя еще есть! А я пока просмотрю наши бумаги – хочу понять, как ты и Нарцисса жили, пока меня не было…

— Давай помогу!

— Не нужно, – отец насмешливо поднял бровь. – До маразма мне далеко, и я еще не разучился считать и разбираться в финансовой отчетности. Сегодня в доме предполагается ужин?

— Да. Орти оставила еду, ее нужно только разогреть. Чары там очень простые…

— Мне они известны, – Люциус заметно удивился. – Я два года жил на фабричную зарплату, так что знаю и кое–какие кулинарные заклятия, не только разогревающие… К ужину меня не жди: сидеть тут я буду еще долго, а потом спущусь на кухню и перекушу чем‑нибудь из запасов Орти. До завтра, сын!

— До завтра!

Юноша поднялся с кресла и направился к двери, но на пороге не выдержал и обернулся. Люциус уже склонился над документами, но, почувствовав взгляд сына, поднял глаза и улыбнулся:

— Ты еще о чем‑то хочешь меня спросить?

— Да… – на самом деле Драко не собирался ни о чем спрашивать, но после слов отца вопрос выскочил, словно пикси из клетки. – Я не понимаю… Если ты совсем не беспокоишься о правах высокородных…

— Абсолютно не беспокоюсь!

– … и два года был сборщиком граммофонов на фабрике – почему ты отказался работать в Азкабане, хотя тем узникам, которые согласились, предоставили некоторые послабления?

Лицо Люциуса стало жестким.

— Потому, что свой труд я ценю дороже, чем лишний десерт за обедом! Разумеется, до бесконечности отлынивать было невозможно; я не собирался провести в тюрьме остаток жизни, так что нынешней весной решил согласиться на какую‑нибудь общественно–полезную работу и прикидывал, что выбрать. Но именно тогда ты… стал национальным героем, и я понял, что ты непременно замолвишь за меня словечко, поэтому надрываться нет причины. Если меня захотят выпустить – хватит и твоей просьбы, а если решат оставить в тюрьме на веки вечные, то не помогут никакие мои усилия. Все понятно?

— Да, пап! До завтра! – юноша улыбнулся и вышел из кабинета.

Уже настало время ужина. Драко испытывал дикий голод, но вкуса приготовленной Орти еды не чувствовал, погрузившись в очень непростые размышления. Радость от возвращения отца была неразрывно связана с каким‑то темным и неприятным чувством, которое оказалось невозможно охарактеризовать словами. Терзаясь сомнениями, юноша отправился спать, надеясь, что утром сможет разобраться в себе.