Кристиан Бэд - История одного имени

Он не знал, что комендант так быстро выйдет из себя, и удивился, получив по физиономии. «Да, — подумал Лайтмен, — пора отвязываться от стула».

— Ах ты, маленький, грязный американский щенок!

Оскорбления не трогали Ланса, но кретин держал его за лицо. Боже, как это было противно.

— Пожалуй, я прикажу тебя высечь, — комендант сжал подбородок Ланса, — это будет как раз то, что тебе нужно! Или, может, ты хочешь, чтобы тебя расстреляли?

Ланс инстинктивно пытался высвободить подбородок из грязных пальцев — от них чертовски дурно пахло. Но связали его хорошо, и он понимал, что нужно выиграть еще пару минут.

Лайтмен заставил себя проглотить все свои эмоции, расслабил мышцы лица и через силу улыбнулся. Он мог бы шарахнуть по мозгам этого кретина гипнозом, но сдержался. «Это испортило бы спектакль», — сказал он себе. Но на самом деле (Ланс бы в этом никогда не признался), он ощутил подобие уважения к узкоглазому, сумевшему его, Лайтмена, вывести из себя.

Наконец, комендант убрал руку. Веревки поддались. Узкоглазый позвал подчиненных, и Ланс, поняв, что игра приобретает дурной оборот, сбросил веревки. Движение руки, почти неуловимый блеск, и оба солдата уже лежат на полу с маленькими аккуратными разрезами поперек горла. (Тоже мне, обыскали, называется. Ну и поделом). Комендант схватился было за пистолет, но пистолет обжег ему ладонь и свалился на пол.

— А напоследок, — сказал Лайтмен, улыбаясь своей знаменитой улыбкой, — я хотел бы вас заверить: я на самом деле шпион… Только вы это уже никому не расскажете.

Ланс пристально посмотрел в глаза коменданту, наконец, выпуская на волю все скопившееся в нем раздражение.

В мозгу коменданта словно бы вспыхнула маленькая бомба, и Лайтмен брезгливо отстранился от падающего на него тела.

Ланс спокойно миновал не видящих его часовых, и вышел в ночь. Подходило время встречи с агентом Булли.

Лайтмен вошел в маленький ресторанчик и сел за условленный столик. Чуть позже к нему подсел парень с явной долей иракской крови. Одного взгляда на него Лансу хватило, чтобы понять, что это не агент Сэма.

Лайтмен оценил своего противника: парень был молодым, явно неопытным, но, пожалуй, неглупым.

Ланс сделал жест — «поднимемся?» Наверху были комнаты, где посетители могли бы уединиться. Парень не насторожился, такой момент тоже был оговорен. «Значит, они еще и раскололи агента», — подумал Ланс.

Они вошли в комнату. Лайтмен, брезгуя прикасаться к парню, внушил ему, что привязал его к кровати и заткнул рот. Чтобы расшевелить мозги пленника, пришлось внушить и 2–3 пытки из справочника. (Самое забавное, что ожоги и переломы от таких «пыток» оставались на самом деле.) Затем Ланс заглянул в расслабленный ужасом мозг.

Агент Булли, конечно, был уже мертв. К тому же оказалось, что и в Багдаде есть машины для воздействия на психику!

Горячая волна ярости судорогой прошла по телу Лайта. Он убил пленника, не прикасаясь к нему, выбрался на крышу и вызвал флайер. Ланс знал, что будет крупный скандал, что ему никто не давал санкции бомбить город, но не уничтожить психогеническую лабораторию просто не мог. Слишком глубокое отвращение питал он к таким штукам. Да и вообще пошёл он к черту, этот Булли!

В результате война с Ираком началась гораздо раньше, чем этого хотелось американцам. Причем начал ее Ирак, решив, что запланированная бомбежка уже началась.

Предвидя ярость шефа, Ланс вырубил связь с Центром, завис над Сиамским заливом и крепко уснул.

Проснувшись, он посадил флайер на воду, ввел наркотик, искупался, поймал и съел крупную рыбину и, наконец, почувствовал себя здоровым и отдохнувшим. От сырой рыбы слегка бунтовал желудок, но ликовал мозг. «Просто черт знает что, — думал Ланс, лежа в кабине и поглаживая набитое брюхо, — я не могу жить без сырой рыбы, и я же с трудом ее перевариваю? Нонсенс?»

Догладив живот, он вздохнул и врубил, наконец, связь. Компьютер, конечно, сходил с ума. Но уже не потому, что Лайтмен развязал войну, а потому что вмешались русские и навязали перемирие. Лансу предлагали обстрелять предполагаемую зону нахождения русских экспертов, изобразив из себя иракца.

Что-то шевельнулось в душе Лайтмена, когда он понял, что придется стрелять в белых, и он взял курс чуть южнее. Зачем убивать белых, если можно просто попугать? Конечно, только кретины могли помешать очищать Землю от узкоглазой дряни, и все-таки…

«Раз — цветочек, два — цветочек», — считал про себя Ланс, пытаясь от скуки сбрасывать бомбы в шахматном порядке, когда вдруг отрубилось биоуправление.

Лайтмен перехватил штурвал руками, но флайер решил, что слушаться сегодня он по-любому больше не хочет.

Машина резко пошла вниз. Это было что-то невероятное, и Ланс на пару секунд растерялся. Он знал, что в крайнем случае сможет замедлить падение флайера просто усилием воли, но сегодня его сознание словно бы не находило обычной опоры в пространстве, опоры неосознанной, но всегда такой явной. Получалось, что разум тоже как-то по-своему не слушался, а во флайере, похоже, не отзывалась ни одна из систем (чего в принципе не могло случиться). Пытаясь любыми путями восстановить контроль над управлением и спасти машину, Лайтмен не успел подготовиться к удару о землю, и черный мрак поглотил его.

В чувство Ланса привели чьи-то бесцеремонные руки, вытряхивающие его из куртки. Он еще ничего не видел в черноте обморока, только чувствовал, как одна рука прошлась по рёбрам… Потом проблеск сознания кончился, и он частично очнулся, только ощутив пальцы уже на позвоночнике. Дышать было трудно, наверно сместились какие-то кости. Мышцы спины и плечевого пояса стянула болезненная судорога, не дававшая пошевелиться. Сознание плыло и мерцало, пытаясь сбежать. Вдруг что-то хрустнуло, и он почти совсем пришел в себя.

Оказывается, он лежал лицом вниз на своей же куртке. Щека немного касалась какой-то жженой травы. Трава была не просто жесткой и сухой, а именно обгоревшей. От нее пахло гарью.

Одна травинка царапала щеку, когда особенно резко надавливали на спину. Легкие были наполнены пыльным горячим воздухом.

Ланс приоткрыл глаза. Мир вокруг стал почему-то плоским, не черно-белым, но не больше, чем в три-четыре цвета. Похоже, действовала жара.

Он заставил себя включить чувства и потянулся к тому, кто был за спиной, кто растирал ему спину и вправлял позвонки. Однако человеческого Ланс ощутил мало. Плюс сзади «этого», вне пределов видимости, мысленно ощущалось еще «что-то», тоже массивное и жуткое. А первый некто или нечто, совершенно непривычный и пугающий (для внутреннего зрения), но вполне человекообразный, (Лайтмен видел ногу в модельном ботинке), одной рукой удерживал его голову, другой давил между лопатками. То есть нога у него была совершенно живая. А вот где-то на уровне торса с ощущениями уже возникали проблемы… И тут подсознание Ланса ощетинилось — ему не понравились чужие пальцы на спине.