Роберт Говард - ТЕНЬ ЯСТРЕБА. Сага призрачных замков

Финикиец посмотрел на варвара с ненавистью и оглушительно завизжал:

— Он поносит Таммуза! Он поносит великого бога!

В этот момент носилки как раз приблизились к варвару и остановились, потому что, несмотря на вой и рев процессии, носильщики заметили ужимки кричавшего и услышали его слова. Когда носилки остановились, сотни глаз, уже одурманенных всеобщей истерикой, обратились на галла. Начала собираться толпа, как всегда происходит в восточных городах. Визг повторился, и воющие люди начали качаться из стороны в сторону в религиозном экстазе с пеной на губах, доводя себя до безумия. Самый уравновешенный и неэмоциональный в обычной жизни народ в мире — финикийцы были подвержены вспышкам помешательства, которые характерны для всех семитов во время ритуалов, посвященных богам.

Руки толпы потянулись к кинжалам, глаза кровожадно впились в светловолосого великана, против которого бросал свои обвинения обезумевший финикиец.

— Он поносит Таммуза! — вопил сумасшедший с пеной у рта.

Толпа загудела, и носилки закачались, словно лодка на море во время шторма. Галл положил ладонь на рукоять меча, окинув толпу холодным взглядом голубых глаз.

— Идите своей дорогой, люди, — прорычал он. — Я не сказал ничего плохого ни про какого бога. Идите с миром, а ты — иди к черту!

Исковерканный финикийский галла был плохо понятен толпе, к тому же мешал шум, и толпа уловила лишь брошенное ругательство. В ту же секунду раздались дикие крики:

— Он поносит Таммуза! Убить преступника!

Окружившая его толпа свирепо надвигалась на него, и галл не успел даже выхватить свой меч. Толпа налетела на него и опрокинула на землю. Падая, галл нанес сильный удар ближайшему к нему врагу — это был тот, кто завел всю толпу, — его шея хрустнула, как прут. Толпа пинала галла, царапала ногтями, и в воздухе зловеще засверкали кинжалы. Но народу было слишком много, и добраться до галла могли не все, поэтому выхваченные кинжалы ранили самих же теснящих друг друга финикийцев. Сквозь гул безумия послышались крики раненых. Этриаль наконец вытащил свой кинжал и поразил одного из врагов. Толпа раздвинулась, когда он вскочил на ноги и начал наносить смертельные удары направо и налево, разбрасывая людей, словно кегли. Ураган завязавшейся битвы опрокинул носилки в пыль мостовой, и Этриаль с удивлением и отвращением увидел то, что лежало на них.

Сумасшедшие идолопоклонники продолжали наступать на галла, сверкая мечами. Один из толпы бросился вперед, галл отклонился от удара: одновременно с отступающим движением тела он взмахнул мечом, и атаковавший, вскрикнув, упал как подкошенный. Он был почти разрублен пополам.

Этриаль отпрыгнул от звенящих в воздухе мечей, налетев могучей спиной на что-то твердое, подавшееся назад — это была открытая дверь, — и бесславно рухнул на спину в дверной проем. Он вскочил на ноги с кошачьей ловкостью и выставил перед собой руку с кинжалом, оглядываясь по сторонам.

Галл увидел перед собой человека, который быстро задвинул засов на захлопнувшейся двери. Галл удивленно уставился на незнакомца, а тот рассмеялся и пошел к противоположному выходу, махнув галлу рукой, чтобы он следовал за ним. Этриаль повиновался, продолжая враждебно и подозрительно озираться вокруг. Снаружи ревела толпа, и дверь стонала и содрогалась под ее ударами. Незнакомец повел Этриаля по темному узкому переулку. Никого не встретив, они шли, пока гул толпы не превратился в едва слышный звук. Тогда незнакомец свернул, и они оказались перед дверями гостиницы. Войдя внутрь, они увидели несколько мужчин, сидящих поджав ноги «по-турецки» и ведущих между собой бесконечный, по восточному обычаю, спор.

— Ну что, друг мой, — сказал галлу спаситель, — думаю, мы сбили свору со следа.

Этриаль подозрительно взглянул на незнакомца и подумал, что между ними есть какое-то сходство. Безусловно, этот человек не финикиец — черты его лица такие же правильные, как у самого галла. Он был высок, хорошо сложен, не намного ниже гиганта-галла, с черными волосами и серыми глазами, лет сорока или меньше. Несмотря на восточное одеяние незнакомца и финикийский язык с семитским акцентом, Этриаль понял, что перед ним потомок их общих предков — кочующих арийцев, заселивших мир светлоглазыми, светловолосыми племенами.

— Кто ты? — прямо спросил галл.

— Люди зовут меня Ормраксис Мидиец, — ответил незнакомец. — Давай присядем и выпьем вина. Когда убегаешь от погони, всегда хочется пить!

Они сели за грубо сколоченный стол, и слуга принес им вина. Они пили и молчали, и Этриаль раздумывал над тем, что произошло. Наконец он произнес:

— Нет нужды говорить, что я благодарен тебе за то, что ты задвинул засов и привел меня в безопасное место. Клянусь Кромом, эти люди сумасшедшие. Я только спросил, какого короля они несут к могиле, а они бросились на меня, как дикие кошки. И к тому же на носилках не было никакого трупа — только деревянный идол, украшенный золотом, драгоценностями и цветами, политый протухшим маслом. Что… — Он внезапно замолк, вытащив меч, потому что с улицы послышался шум.

— Они уже забыли о тебе, — рассмеялся Ормраксис. — Расслабься.

Но Этриаль подошел к двери и осторожно выглянул в щель. Переулок, в котором находилась гостиница, пересекал вдали улицу, по которой теперь двигалась процессия. Настроение толпы изменилось: монахи несли увитого цветами идола, поднятого вверх, и люди танцевали и пели, крича от восторга и радости так же неистово, как вопили от горя. Этриаль с отвращением фыркнул.

— Теперь они воют: «Адонис жив», — сказал он. — Только что они кричали: «Таммуз мертв» — и рвали на себе одежду и ранили друг друга кинжалами. Клянусь Кромом, Ормраксис, говорю тебе — они сумасшедшие!

Мидиец захохотал и поднял чашу:

— Этот народ сходит с ума во время своих религиозных празднеств. Они празднуют воскрешение бога жизни, Адониса-Таммуза, которого убивает Ваал-Молох — солнце во время летнего солнцестояния. Сначала они носят мертвого идола бога, затем воскрешают его и приветствуют, как ты только что видел. Это еще ничего — ты бы посмотрел на идолопоклонников в Гевале, священном городе Адониса. Там люди режут сами себя и бросаются в грязь, чтобы быть растоптанными толпой.

Галл размышлял над услышанным несколько минут, потом озадаченно покачал головой и глотнул из своей чаши. У него появился вопрос к мидийцу:

— Зачем ты рисковал жизнью, спасая меня?

— Я видел, как ты бьешься с толпой. Это было нечестно — тысяча на одного. Кроме того, между нами есть родство, хоть отдаленное, но кровное.

— Я слышал о твоем народе, — сказал Этриаль. — Он ведь живет далеко на севере, так?