Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая

Она безбожно мешала симптоматику, выхватывая куски из различных истероидных состояний, не гнушаясь симптоматикой явно алкогольного, наркотического и вирусного происхождения. Да уж, огромный поток информации и явное дилетантство все-таки погубят наш и без того сумасшедший мир.

Я изо всех сил помогала ей — сочувственно вздыхала, жалела, как могла, успокаивала, разговаривала ласково, короче делала все, чтобы убедить ее в моем безоговорочном доверии.

Напоследок Карина выдала мне самый шикарный номер своей программы, да так, что мне захотелось вскочить со своего места, зааплодировать и потребовать повторения на "бис". Она очень осторожно, можно даже сказать грациозно сползла со своего стула и изобразила так называемую "истерическую дугу", имитирующую больными эпилептический припадок. Как с листа! Она уперлась в пол затылком, не щадя свои ухоженные волосы, и пятками. Руки согнуты в локтях, плотно прижаты к бокам, пальцы в кулаки. До настоящих судорог, до кровавых борозд на ладонях.

Я, против выбранной мною роли, не двинулась с места и не поменяла позу, с непробиваемым спокойствием наблюдала за ней, и размышляла, зачем мне все это демонстрируется. Если она таким образом пытается убедить меня в своем психологическом нездоровье, то перестаралась уже на второй минуте — психически больные люди не выставляют все это на показ, они с этим живут. Или она просто настолько уверовала в свою безнаказанность и гениальность, что считает всех вокруг себя законченными идиотами? Если так, тогда это точно диагноз, выставлять который я, естественно не буду.

От этих мыслей мне стало страшно рядом с собой — я не испытывала к этой женщине ни жалости, ни сочувствия, из-за того что должно будет с ней произойти не без моей помощи. Я всегда сочувствовала людям действительно больным, даже ипохондрикам, глубоко несчастным, болеющим одной из опасных форм психоза, и сознательно гробящим себя, выискивая в своем теле неизлечимые болячки, зачастую не имеющие к ним никакого отношения. Я за свою жизнь перевидала достаточное количество людей попавших за решетку. И даже их я могла если не простить, то хоть постараться понять, конечно, в зависимости от обстоятельств. Некоторых из них не только я, но и папа уважал. Рядом же с Кариной я испытывала только брезгливость и тупое раздражение, такое, какое испытываешь от не слишком сильной зубной боли.

Под аккомпанемент этих мыслей маманя наконец-то поднялась с пола, чем вывела меня из задумчивости и уселась на свой стул, как видно окончательно уверовав в обеду над тупой докторицей, скромно сложила руки на коленях. Это почему-то вывело меня из себя. Все. Повеселились и будя, как говорит Саха.

— Хорошо, — зажав ненужные эмоции в кулак, с улыбкой проговорила я, — теперь, когда, я надеюсь, вы продемонстрировали мне все, что знали из психиатрии и других сюрпризов не предвидится…

— Что значит, продемонстрировала? — нервно вздрагивая, спросила она, по подбородку снова потекла струйка слюны.

— Может, хватит, а? Противно все-таки, — брезгливо скривилась я, и, достав из кармана носовой платок, протянула ей. — Вытрете слюни, саму, небось, передергивает. Ну, что же вы? Берите, это просто платок и ничего больше. Неужели вы так и не поняли, что ваше блистательное выступление не нашло должного отклика в моей душе и я всего лишь повеселилась, пока вы отрабатывали свою программу?

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, и даже пузыри пускать забыла. Этот тон, передернутый у старого папиного друга и никогда еще не подводивший, усталый, холодный, профессиональный и немного ленивый, сразу же произвел должное впечатление.

Еще бы нет! Такая благожелательная совсем молоденькая доктор, едва закончившая свой престижный институт, и, конечно же, не видевшая ни одного мало-мальски серьезного психически больного человека, ахала и охала, убеждая симулянтку, что верит безоговорочно. Вдруг взяла да и превратилась в бездушного, уставшего от окружающей тупости профессионала, который если и не все на свете видел, то поглядел достаточно. Несмотря на юный возраст. Я пожала плечами и положила платок на стол перед ней.

Не знала она только одного, отчего ей стало бы еще неуютней в этом паскуднейшем из миров. У этого самого профессионала имеется основательный на нее зуб, и этот профессионал знает кое-что, чего не знает ни один из полицейских инспекторов, занимающихся этим делом, и поэтому с превеликим удовольствием подведет ее этим знанием под расстрельную статью.

— Ладно, — с холодным высокомерием пожала плечами Карина, взяла платок, вытерла губы и подбородок, — не получилось, так не получилось. А вы не могли бы мне объяснить, где же моя ошибка? Ведь я так хорошо готовилась…

— Хреново вы готовились, — проговорила я, вытягивая ноги и прикрывая глаза, — и самая основная ошибка в низком качестве и большом количестве информации. Не надо разбрасываться. А вы что — все симптомы в одну кучу, нехорошо. Это вам не каша, которую не испортить маслом. В психиатрии не бывает такого. Да и вы же понимать должны, что можете обвести вокруг пальца только полицейских, тем более, насколько я помню, им запрещено проводить допросы с пристрастием. Ладно, не буду забивать вам голову лишней и совершенно не нужной профессиональной информацией, повторюсь только, ваша основная ошибка как сейчас, так и двадцать лет назад, в том, что вы хотите получить многое из ничего.

— Что вы имеете в виду, говоря про двадцать лет? Я по-прежнему утверждаю, что меня арестовали совершенно незаконно! И предъявляют какие-то дикие обвинения, что я деверя своего вместе с женой зарезала! Бред совершеннейший! Да и какое собственно до этого дело врачу?

— Вы правы, врачу до законности ареста и обвинений совершенно нет дела, — кивнула я, наблюдая за ней из-под полуопущенных век. — Всю нужную информацию, что требовалась для освидетельствования, я уже собрала и могу с полной уверенностью признать вас психически здоровой, но ответьте мне на один интересующий вопрос, как профессионал, профессионалу без излишней лирики, вам мальчишка-то по ночам не сниться? Такой маленький, лет пяти от роду, темноволосый, с серыми глазками?

— Я не понимаю, о ком вы говорите, — все же надо отдать ей должное, владела она собой, конечно, когда не придуривалась, отменно. Хотя что-то такое все же мелькнуло в глубине глаз. Все-таки я хоть немного, но заставила зашататься землю под ее ногами провалившейся экспертизой, на которую она возлагала большие надежды. Что ж будем развивать успех и пара козырей в рукаве у меня еще есть.

— Ну, конечно, столько же лет прошло, посмею вам напомнить, его звали Владислав. Припоминаете?