Далия Трускиновская - Шайтан-звезда

– О Аллах, ведь когда-то из этой женщины каждое слово приходилось вытягивать клещами, словно больной зуб! – сказав это, Хайсагур вдруг смутился, негромко рассмеялся и погладил Джейран по голове. Она изловчилась и поцеловала крупную темнокожую руку оборотня.

– Может быть, я – единственная женщина, которая может дать жизнь твоим детям, – Джейран покраснела до ушей. – И ты же хочешь этого!

– А ты не боишься, что наши дети будут горными гулями? – спросил Хайсагур. – Ты не боишься, что гули, когда узнают, что ты рожаешь мне детей, придут и заберут их, чтобы воспитать на свой лад? И если они уродятся в меня – им придется всю жизнь провести в этой крепости…

– А разве ты сам всю жизнь провел в крепости? Они найдут себе дорогу не хуже нашей, если будет на то милость Аллаха, – возразила Джейран.

– Да – мальчики найдут. А если ты, о женщина, возьмешь и нарожаешь мне дочерей? Ты подумала, какие это будут красавицы?

Хайсагур все посмеивался, удерживая Джейран на некотором расстоянии.

– Видишь ли, о любимый, если бы я была красавицей, то уже давно рожала бы детей какому-нибудь бедуину, или была брошена Салах-эд-Дином ради другой красавицы, помоложе годами, или вообще досталась бы толстому купцу, владельцу многих наложниц. А теперь я даже рада своему уродству – ведь ты будешь во мне уверен, о Хайсагур, ты будешь твердо знать, что я тебя не покину. Видишь, я действительно все обдумала.

– Ты красавица, о Джейран, – сказал оборотень. – Во всех землях франков не найти такой, как ты.

Вдруг Джейран улыбнулась – ей пришла в голову лукавая мысль.

– Афранджи по воле Аллаха далеко, а вот в этой крепости я воистину буду первой красавицей! Чего же тебе еще нужно, о любимый? Поверь, у меня хватит силы быть с тобой, рожать и растить наших детей!

Хайсагур ничего не ответил. Его молчание длилось так долго, что Джейран забеспокоилась. По лицу гуля-оборотня она видела, что мысли, посетившие его, невеселого свойства. И она тоже молчала, давая ему возможность разобраться с этими мыслями.

– Я боюсь… – вдруг сказал Хайсагур. – Я боюсь твоей близости… Я боюсь погубить тебя… Я не могу приблизить тебя к себе!

– Значит, ты любишь меня? – спросила Джейран.

Он ничего не ответил.

Да ей и не нужно было ответа.

Она развела обеими руками полы халата, еле сходящиеся на широкой груди Хайсагура, и рванула на себе кушак.

– Ты еще не знаешь, что это, – сказала девушка, когда гуль увидел черное ожерелье. – А я знаю! И я поняла, зачем мне дал его старый фалясиф Гураб Ятрибский! Я поняла, чего все они ждали от меня! И у меня хватит силы!.. Помнишь – тогда, ночью, в караван-сарае?..

Джейран распахнула на себе платье еще больше и прижалась обнаженной грудью к обнаженной груди Хайсагура, так, что ожерелье, впечатавшись в кожу, причинило боль и ей, и ему.

– Вот и все, – прошептала она. – Я – твоя, клянусь Аллахом, а ты – мой. Вот и все… И не надо ничего больше говорить… И пропади он пропадом, мой гороскоп! Я родилась под твоей звездой, о Хайсагур! Я родилась под звездой аль-Гуль! И поэтому я могу быть только твоей, о любимый…

– Да замолчите ли вы когда-нибудь, о несчастные? Я с таким трудом убаюкала этого ребенка, а вы сели у дверей и ругаетесь скверными голосами, словно двое нищих под дверьми мечети из-за погнутого даника!

– Разве нет у тебя невольниц, чтобы баюкать ребенка, о Шакунта? Разве аль-Асвад не подарил тебе целый дворец с невольницами, евнухами, поварами и всем, что в таких случаях полагается? А если не подарил – то где же мы тогда находимся, о владычица красавиц?

– О Шакунта, виной тому только твое упрямство! Я предложил бы тебе дворец вдвое больше, и послал бы купить невольниц, опытных в уходе за детьми, и я…

– О Аллах, почему ты до сих пор не покарал этих двоих? Ребенок так долго не хотел засыпать, и кряхтел, и хныкал, и вот он наконец спит, а они вопят, словно два ишака, увидевших шайтана! За что покарал ты меня их обществом, о Аллах?

– Если ты не хочешь нас видеть, мы уйдем, о Шакунта.

– Да, мы уйдем, и не станем мешать тебе баюкать ребенка, клянусь Аллахом.

– Значит, вы сядете и будете вопить в другом месте. Погодите, я уверюсь в том, что мое дитя заснуло надолго, и положу мальчика в колыбель, а тогда пусть уж невольницы присматривают за ним. Их у меня два десятка, о Мамед, и даже в молодости, когда я только вышла замуж, я не имела их столько, а проку от них – ни на дирхем! Аль-Асвад решил почему-то, что, чем красивее и моложе будут мои женщины, тем больше от них пользы в уходе за ребенком! И он потратил тысячи динаров на совершенно бесполезный товар! А что умеет четырнадцатилетняя девушка? Или двадцатилетняя, которую десять лет обучали только петь, играть на лютне и сочинять стихи? Ради Аллаха, о почтенный Мамед, сходи со мной к посреднику, чтобы выбрать разумных женщин средних лет, которые не берут ребенка на руки, словно сосуд с кипящим и плюющимся маслом!

– О Шакунта, почему это его ты зовешь Мамедом, а не Барзахом, и даже почтенным Мамедом, как прежде, когда мы сходились втроем за кувшином пальмового вина, а меня не хочешь называть Саидом? Разве я стал другим?

– Откуда мне знать, каким ты стал? Нет мне до тебя дела, клянусь Аллахом… и до него мне тоже дела нет, о скверные крикуны…

– Ты снова нападаешь на нас, словно курды на паломников, о Шакунта. А ведь мы пришли к тебе с добрыми намерениями.

– Мы хотим, чтобы ты дала нам ответ, о владычица красавиц, и если Аллах будет ко мне благосклонен, мы устраним причины твоих бедствий…

– Устраните причины моих бедствий?! Да если бы все джинны и ифриты, заклятые Сулейманом ибн Даудом, пришли сюда устранять эти причины, они удалились бы с позором, как побитые псы! Моя бесноватая дочь прилетела в Хиру, когда узнала, что сюда вернулся этот ее черномазый, ростом с минарет, и он опять скрылся, и она опять умчалась следом за ним, и я еле успела забрать у нее внука. А потом она вернулась, сердитая, словно разъяренный верблюд, топчущий копытами одежду своего погонщика! И вот она сидит, запершись, под самой крышей, и не желает никого видеть, и время от времени выкрикивает новые стихи, так что пришлось посадить у дверей невольника с бумагой и каламом, а я должна нянчить ее ребенка, как будто нет у меня другой заботы, потому что во дворце нет ни одной разумной женщины! А Джейран, которая показалась мне такой сообразительной, после свадьбы взяла и пропала, покарай ее Аллах, так что аль-Асвад чуть не стал общим посмешищем! И он тоже сейчас похож на взбесившегося ифрита! Как будто мало мне суматохи и неприятностей, что вы являетесь сюда, и голосите у дверей, и будите ребенка!