Ирина Котова - Королевская кровь

Ознакомительный фрагмент

Я был так слаб, что почти не мог шевелиться. Старик каждый день уходил на охоту, но часто возвращался ни с чем. Иногда с ним уходила старшая из сестер, а младшая хлопотала по хозяйству. Я наблюдал за ней, и за ее сестрой, и за их отцом, когда они возвращались. Если мясо добыть не получалось, мы ели овощную похлебку и их домашний хлеб. Точнее, сначала они кормили меня, а потом уже ели сами. Удивительные люди.

Старшую сестру зовут Таисия, а младшую Лори. Младшая красавица, каких поискать. Я часто заглядывался на нее даже в том состоянии, так хороша она. Золотистая кожа, темные блестящие волосы, пухлые губки, бровки вразлет…

Старшая некрасива, а лицо ее с одной стороны обезображено давнишней встречей с горным леопардом. У нее мягкие русые волосы и строгие голубые глаза. Она широка в кости, но спину всегда держит прямо, как будто и не стесняется своего увечья. Все-таки какое счастье, что у нас настолько отличается регенерация и шрамы рассасываются без следа!

Я был все еще слаб, и практически не мог двигаться. В глазах иногда начинала стучать темнота, и мне хотелось перекинуться и попробовать их крови. Видят Боги, чего мне стоило подавлять дракона. Ты знаешь, Нори-эн, как подавляет человека голод, ты ведь сам через это прошел. Иногда мне казалось, что я трачу последние крохи энергии на то, чтобы обуздать его.

Их домик небольшой, одноэтажный, с белыми мазаными стенами и голубыми наличниками на окнах. Внутри кухонька и две комнатки. Старый Михайлис уступил мне свою комнату, а сам расположился на кухне. Мы почти не разговаривали, я не мог, только сипел, а обитатели домика сами по себе были не очень разговорчивы.

Внутри всегда тепло, и топится печка, но мне все равно было недостаточно тепла! Я все время мерз, иногда не мог двинуться от судорог. Тело пыталось восстановиться, но ему не хватало пищи, хотя я ел больше, чем мои хозяева втроем. Но ведь надо было накормить голодного дракона, а для него это была капля в море. Меня иногда выводили на солнышко, и я сидел, укутанный в несколько одеял, и грелся. От невозможности восстановиться мне все время было холодно, и я трясся, пока не свалился в лихорадке.

Той ночью меня бросало то в жар, то в холод. Старый Михайлис ушел вниз, в селение, за целителем, а девушки следили за мной. Через несколько часов пришел целитель, осмотрел меня, и я услышал, как он что-то взволнованно говорит старику. В меня влили какое-то лекарство, и я наконец-то заснул.

Проснулся я весь в поту, стуча зубами от холода. Я пытался позвать на помощь и не смог издать ни звука. Упал на подушку, закрыл глаза и вдруг почувствовал теплые руки на лбу. Это Таисия. Она обтерла меня, приговаривая «Потерпи, я знаю, что тебе холодно, сейчас пройдет», переодела в сухое белье, и мне сразу стало теплее. Помогла дойти до уборной, потому что я не мог себе позволить, чтобы хрупкие женщины выносили за мной, если я в сознании. Путь до уборной и обратно отнял все мои силы, я буквально висел на ней, пока мы доползли до моей постели. Она перестелила ее, усадив меня на стул. Я наблюдал за ней и остро ощущал свою слабость, и то, что мне нечем отблагодарить этих людей.

Меня снова начинает трясти. Она укладывает меня в постель, укрывает одеялами, приносит завернутый в ткань нагретый кирпич, чтобы укрыть ноги. Мне холодно, и она поит меня горячим молоком, которое немного убавляет дрожь. Мне кажется, что я умираю от холода, и тут она поднимает одеяла и ложится ко мне, прижимается и говорит «Тихо, тихо, сейчас станет лучше». Не сразу я понимаю, что она так греет меня. Я лежу на спине, а она, обхватив меня руками и ногами — сбоку, и я чувствую, как бьется ее сердце. Тело у нее горячее, как солнце, и дрожь почти уходит. Я засыпаю, а когда просыпаюсь, ее уже нет рядом. Сестры вдвоем уходят на охоту. Старик смотрит на меня и качает головой, но ничего не говорит.

Когда Энтери рассказывает о девушке, на его губах появляется странная, немного виноватая и удивленная улыбка, он качает головой, стучит пальцами по крыше.

— Знаешь, Нори, я, лежа рядом с ней, вспоминал маму. Помнишь, когда мы болели или пугались по ночам, она приходила к нам, ложилась рядом, обнимала, рассказывала смешные истории? Вот и рядом с ней я чувствовал себя, как рядом с мамой. Безопасно. Мне не снились кошмары.

С этого дня я пошел на поправку. Уже мог сам садиться, есть. Иногда я смотрел на свои руки — они были похожи на руки мертвеца, кожа, кости, белые жилы и голубые вены. Представляю, как устрашающе выглядело мое лицо.

Таисия так же приходила ко мне ночью, грела меня. Я не чувствовал запаха желания или какого-то возбуждения от нее, только тревоги за меня. Мне было неловко от такой заботы, но ее тепло — единственное, что не давало мне замерзнуть ночью. Помнится, учитель рассказывал нам про древних, которые, чтобы продлить себе жизнь, обкладывали себя на ночь юными девственницами. Я тогда не понимал и хихикал вместе со всеми, а сейчас понимаю. Мне кажется, что она щедро делилась со мной своей жизненной энергией, и я не мог от этого отказаться. Хотя моя гордость страдала, и мне казалось, что я не имею права пользоваться ей, что это некрасиво. Сейчас я понимаю, что мне было неловко, что я, такой большой и сильный, так сильно завишу от доброй воли этой странной девушки и от тепла ее тела.

И однажды ночью, когда она снова пришла, я сказал ей, что я уже вполне терпимо себя чувствую, и она может не тратить на меня свое время, я уже могу согреться сам. Таисия посмотрела на меня своими спокойными глазами, кивнула и ушла в свою комнату, а я вдруг, вместо удовлетворения, почувствовал себя подлецом, который кидается добровольным и поэтому драгоценным даром. Я лежал, трясся от холода и думал, — а вдруг я обидел ее? Я же не знаю, каковы обычаи народа, к которому она принадлежит. Вдруг это норма гостеприимства, а я не понял, и тем самым нанес оскорбление людям, которые так бескорыстно приняли меня. Да, я удовлетворил свою гордость, но гордость не согреет тебя ночью и не спасет от кошмаров и судорог.

Пока я размышлял, в доме что-то изменилось. Я не сразу понял, что поменялся запах. Запахло солью и горечью, и я долго не мог сообразить, откуда тут морской запах, пока не понял, что это запах слез… Да, ты понимаешь, почему я не смог оставаться на месте.

Меня словно подбросило на постели, и я встал, побрел к двери своей комнаты, держась за стены, и шел, наверное, минут десять. Ноги с непривычки тряслись, как у старичка, на лбу выступила испарина, и вообще я себя чувствовал как в каком-то киселе. Отдышавшись у двери, я тихо приоткрыл ее, и вышел в кухню, где спал их отец. Прошел несколько шагов, случайно глянул на его постель…и наткнулся взглядом на его совершенно несонный, требовательный взгляд.