Игорь Горностаев - Норик

— Тварь свиная, — восхищенно ругнулся мастер Дэн, — как же это он сделал? Понятно! У него трубка с изогнутым концом. Стрела идет по трубке до изогнутого места. Мне это кажется возможным…Так и выпихивается вода, залитая заранее… Хитро…

На манеже уже работали акробаты. Клоун послал свою рабыню в круг, та скинула рубаху и штаны, оказалась в короткой юбчонке и кофточке. Правда трюков: кувырков и прыжков Агата не совершала, а просто ходила около братцев и делала «фигуры». Братья — акробаты Тукка и Токка (по крайней мере так их объявил Онфим) успеха не имели.

— Слышь, Данка, а вот если бы тебе разрешили делать все, что хочешь, вот, что бы ты делала?

— Я сладко ела, сладко спала, сладко пила…

— Стой-стой! Так ты сладкое, значит любишь? Тебе везёт! Ты была послушной и я тебя сейчас награжу! Смотри на меня! Я — последний волшебник эльфов! Закрой глаза! Я превращаю тебя в королеву пчел. Всех дорогих зрителей превращаю в пчел! Сейчас, сейчас они понесут тебе мёд! Ты хочешь сладкого, теменного, тягучего, пахучего, отдающим кленовым соком густого мёда?

— Да-а-а-а…

— Спит, это хорошо. Тётка! По чем у тебя яйца?

— Десять!

— Сдурела! Или их петух снес? А гнилые груши почем?

— Какие они гнилые? Они еще совсем хорошие! По пять!

— Дай три штуки.

— Дорогие зрители, сейчас я дам вам груши, и по моей команде — кидайте в данку!

— Ей, тетка, — Мужиковатый посетитель в одежде ремесленника протянул монетку, — и мне дай грушу для ребенка.

— И мне, и мне… — Раздалось со всех сторон зала.

Гнилые груши разошлись по цене чуть дешевле съедобных практически моментально. Как и яйца, которые с безденежных посетителей брали в качестве платы за вход.

— Данка! — Орал клоун, — летят пчелы несут мёд… Пскай! — По военному командовал Кицум.

И мягкие гранаты полетели…

— Агатка, проснись! Ну, видишь, мечта всех дану исполнилась — ты вся в сладком. — А ну быстро за водой и убирай свой мёд!

Уж как довольны зрители оказались «медовой» потехой — и не передать.

Опять вышла Смерть-дева. Вынесла блестящий узкий меч. Но на этот раз никуда железные предметы кидать не стала, а опять под барабанную дробь тщательно вытерла стальную полоску, после чего подняла голову вверх и проглотила меч. Только рукоятка из рта торчала.

На арену вновь вышел силач. Притащил здоровенный камень. Лег на землю. Братцы-акробаты выскочили и вдвоём, с трудом возложили камень на грудь Трошки. Принесли кувалду, нашли в зале кузнеца и заставили разбивать камень прямо на груди лежащего богатыря. Зал подавленно молчал. Мужчины поняли, что и бросив пить эль — на сей подвиг не сподобятся.

Наконец на арену выбежали лошади. Жеребцы гнедой, вороной и пегой масти. Наездниками на них оказались акробаты. И Агата. Прямо во время бега по кругу все трое циркистов делали на спинах коней сальто, и красивые фигуры, подражая статуям.

Потом гнедой и вороной ускакали, осталась один пегий жеребец. С ним выступал сам Онфим первый. Оказалось, что конь — школьная лошадь. Ходил разными шагами, садился, танцевал под музыку. Зрителям понравилось.

Но конечно, самым любимым персонажем у публики сделался Кицум.

Когда был слугой — несчастней и жалостливей его не сыскать в целом свете, а как стал данкой править… Большущей плетью обзавелся: гонял ее во всю. И там, где раньше сам делал все кое-как, теперь заставлял рабыню исполнять полностью. Поучая бутафорской плетью. Был букашка — стал орел! И в гриме-то ничего не менял. Только выражение лица. Но стал хозяином.

В более просвещенных местах перевоплощение такое могло быть признано сатирой, а то и сарказмом. Но тут, в Остраге, клоуна воспринимали как Сажинку, которая случайно попав на ассамблею узнала от магички, что углежог — её приемный отец, а на самом деле она — принцесса.

— Нет, каков подлец, а? Каков подлец! — Неслись сзади восхищенные слова в адрес Кицума. Это бормотал тот мужчина, кто в первые минуты выражал клоуном самое активное неудовольствие.

Внезапно с первого ряда до Яссока донеслись едва слышимые слова посла:

«Смешные шутки он творит,И зритель в смехе забывает,Что Человек пред ним стоит;Что под одеждой шутовскою,Быть может, в этот самый миг,Есть сердце, полное тоскою,И затаённый грусти крик.Никто тоски его не знает!До ран души его больнойКому есть дело?Пусть страдает.Ведь слез не видно под этой маской шутовской!»[2]

Не совсем понятно кого имел в виду Меркулий читая стихи, выученные в детстве в метрополии. Может, себя?

В это время на манеже опять скакала лошадь. Только на ее спине сидел не человек — а тигр. В центре арены с шамберьером в руке стоял берейтор. (Внимательный посетитель узнал бы в нем мужика, который первым попросил продать груш, но — все внимание на сцене!) Хозяин цирка и Смерть-Дева с напряженными лицами с натянутыми луками следили за тигром. Зрители осознавали возможную опасность и с о страхом смотрели на ручное поведение дикого зверя.

Откуда зрителям знать, что тигр был с двойной страховкой. Во-первых, перед выступлением животному в пасть вливали настойку, от которой он становился очень медлительным, а во-вторых, на самую большую из кошек надевали «твердый» ошейник, в котором даже простой поворот головы вызывал боль. Но — никакой магии. Господин Онфим строго следил за подобными вещами. Даже если он выступал с фокусами — в последней части представления — никакого волшебства. Запрещено! А фокусы показывались только в темных помещениях, ближе к вечеру, когда внимание притупляется.

В мире порой случаются чудеса. Иногда очень похожие на происки зловредных богов или потусторонних сил. Но подозревать магов и чародеев в том, что протерся башмак — глупо. Так же не умно думать, что в падении с рыжей шеи зверя ошейника виноват кто-то другой, кроме Еремея, плохо затянувшего ремешки. А уж в том, что у тигра от снадобий пробуждается видение истинного мира — никто подозревать не мог. Животные — более чутки к нарушению мировой гармонии, чем люди или другие разумные существа. Крысы первыми уходили и с кораблей дану. И со кованных медью галер людей, когда тем грозила опасность. Прорицатели часто использовали в ритуалах не только кости, но и живых тварей. И нет странного, что тигр, с которого упал ошейник уловил, откуда исходит опасность. Спрыгнул с лошади, — законной добычи, которую хотел порвать когтями уже несколько лет, и двинулся в сторону ложи важных лиц.