Кейт Лаумер - Затерявшийся в мирах

— А кто вам колет дрова?

— Дрова? Ко мне приходит по вторникам один человек… Но ты говорил о леди Андрагорре.

— Ничего я не говорил о леди Андрагорре. Я не знаю, где она. Ну, спасибо вам большое за все…

— Я тебя не отпущу, — резко перебила его старушка. — Ни за что на свете!

Лафайет надел плащ и направился к двери.

— Боюсь, что не смогу воспользоваться вашим гостеприимством…

Он запнулся, услышав позади себя странный звук. О’Лири повернулся — за его спиной старушка занесла руку, целясь ему в висок. Он успел пригнуться, и удар пришелся ему в предплечье. Лафайет вскрикнул от боли — и получил еще один сильнейший удар. Защищаясь, он угодил своей хозяйке кулаком в бок, но от нового удара в солнечное сплетение свалился в кресло-качалку.

— Решил меня надуть! — завизжала старуха. — Продался этому длинноносому Родольфо, и это после всего, что я пообещала сделать для тебя! Откуда только у тебя нахальство взялось заявляться сюда и врать мне в глаза, что ты впервые меня видишь!

Старушонка метнулась к креслу, но Лафайет свалился на пол, успев при этом лягнуть ее. Вскочив на ноги, он приготовился к обороне.

— Где она? Черт тебя дери? Зачем только я вытащила тебя из вонючего болота, где ты пас своих свиней…

Старуха неожиданно умолкла, прислушиваясь к чему-то. Лафайет явственно различил приближающийся конский топот.

— Дьявол!

Старушонка прыгнула к двери, сдернула с крюка плащ и обернула его вокруг себя.

— Ты еще ответишь мне за это, Лоренцо, — завизжала старуха изменившимся голосом: вместо хриплого сопрано Лафайет услышал отвратительный тенор. — Погоди, я доберусь до тебя, негодяй! Ты проклянешь тот день, когда впервые увидел Стеклянное Дерево!

Она распахнула дверь и скрылась в темноте.

О’Лири кинулся за ней, но было уже слишком поздно. Старуха стояла на поляне, застегивая пуговицы плаща. Лафайет бросился к ней, но она со свистом взмыла в воздух. Быстро набирая высоту, старуха понеслась к лесу. Развевающийся на ветру плащ, словно шлейф, стелился за ней.

— Эй! — слабо прокричал Лафайет.

Неожиданно до его сознания дошло, что топот копыт становится все громче и громче. Он кинулся к дому, вбежал в комнату и, выскочив через заднюю дверь, со всех ног помчался к лесу.

Занимался серый, ненастный день, но в лесу стало лишь немного светлее. Окончательно продрогнув и выбившись из сил, Лафайет опустился под огромное дерево, в стволе которого можно было бы проложить туннель. У него болела голова, в животе, казалось, разгорался костер, а в глаза будто насыпали песку. Во рту был противный привкус испортившегося маринованного лука. В ветвях над его головой тоскливо прокричала птица.

— Да, это конец, — простонал Лафайет. — Я болен, голоден, продрог, голова раскалывается, и к тому же у меня расстройство желудка. Я потерял лошадь, след леди Андрагорры — короче, все. И я не знаю, куда и зачем я иду. И ко всему прочему у меня начались галлюцинации. Летающие старухи, надо же такое придумать! А что, если мне привиделась не только старуха, но и ее домик? Предсмертный бред или что-нибудь в этом роде. Может быть, эти недотепы в желтых ливреях меня все-таки застрелили и я уже мертвый?

Он ощупал себя, но отверстий от пуль не обнаружил.

— Чепуха какая-то! Если бы я был мертв, у меня не болела бы голова.

Лафайет затянул потуже ремень и с трудом поднялся на ноги. Пройдя несколько футов, он опустился на колени перед маленьким ручейком, зачерпнул ледяной воды и умылся. Потом растер лицо краем плаща и сделал несколько глотков.

— Вот и хорошо, — решительно сказал он сам себе. — Что толку стоять и разговаривать вслух? Пора действовать.

— Чудесно, — ответил он. — Только что же мне делать?

— Ну, можно отправиться в путь, — предложил он. — До Порт-Миазма всего каких-нибудь миль двадцать.

— Вряд ли Родольфо обрадуется, узнав, что я вернулся с пустыми руками, — возразил он сам себе. — Но, возможно, я смогу оправдаться — перед Гроунвельтом. Впрочем, я все равно не знаю, в какую сторону идти.

Лафайет запрокинул голову, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь густую листву деревьев. Но плотные серые облака не пропускали ни лучика света, по которому можно было бы определить положение солнца.

— Кроме того, не могу же я убежать и бросить леди Андрагорру на произвол судьбы.

— Ну хорошо, ты меня убедил: я буду продолжать поиск. Но куда же все-таки идти?

Он зажмурился, повернулся три раза на месте и, остановившись, вытянул руку:

— Туда.

— Знаешь, — заметил Лафайет доверительно, — не так уж это глупо — разговаривать с собой. Узнаешь много нового.

— Да и решительности прибавляется.

— Но все-таки это значит, что ты рехнулся.

— Ну и что из этого? Шизофрения какая-то! Да это пустяк по сравнению со всеми моими прочими недомоганиями.

И Лафайет решительно направился вперед, прихрамывая попеременно на обе ноги — прошлой ночью он вывихнул их при падениях и прыжках. Постепенно деревья начали редеть, а молодая поросль и вьющиеся растения у него под ногами стали гуще. Время от времени попадались громадные валуны. Наконец он очутился на открытом, продуваемом со всех сторон склоне, поросшем одинокими, чахлыми кедрами. Начался дождь: его острые струи слепили глаза, затекали под плащ. В пятидесяти футах склон круто обрывался. О’Лири подполз к самому краю и заглянул вниз — где-то далеко под ним клубились клочья тумана.

— Чудесно, — заметил он, глядя в бездонную пропасть. — Просто великолепно. Ничего другого и нельзя было ожидать. Не удивительно, что старуха улетела на метле, то есть без метлы. Тут и муха не проползла бы.

— Ну что ж, значит, я пойду вдоль края, пока не найду дороги, тропинки или спуска.

— Ты забыл о веревочной лестнице и фуникулере.

— Досадное упущение. Ну, тронулись.

И он направился вдоль обрыва. Час прошел без всяких перемен. Лафайет упорно шел вперед, несмотря на боль, усталость и холод. Раза два он поскользнулся и чуть было не сорвался в пропасть.

— Что с тобой, О’Лири? — спросил он, с трудом поднимаясь на ноги после очередного падения. — Неужели тебе не под силу небольшая прогулка в горах?

— А что здесь удивительного? Нельзя же столько лет жить в роскоши и праздности и при этом оставаться в форме.

— Да, ты прав, как это ни печально. Вот тебе урок на будущее.

Ветер усилился; вниз по склонам несся стремительный поток.

О’Лири поплелся дальше. Руки, ноги и губы у него окончательно онемели. Он прошел еще полмили — и остановился для нового совещания.

— Рано или поздно я что-нибудь обязательно обнаружу, — сказал он себе без особой уверенности и принялся растирать замерзшие уши негнущимися пальцами. — След какой-нибудь или брошенный платочек…