Елена Первушина - Короли побежденных

А во- вторых… Во-вторых, я оказался свидетелем совершенно незабываемого зрелища -моя кузина и этот тард увидели друг друга. Ради этого стоило мотаться через всю Лайю и обратно.

Первой, разумеется, все поняла она. Пока он битый час распинался на плохом асенском о том, как ненавидит войну, она как-то по-особому сощурилась и тихонько кивнула самой себе. Положила глаз — по-другому не скажешь.

И только когда она сказала как нечто само собой разумеющееся: «Хорошо, я все сделаю», до тарда наконец дошло. У него распахнулись глаза, как у ребенка, увидевшего в лесу белую лань. За весь оставшийся вечер он сказал едва ли два-три слова. Не мог поверить.

А когда мы прощались, боги, как он взял ее руку! Будто это не женская лапка, а мотылек, раскаленное железо и заточенный меч одновременно. И, честное слово, не решился поцеловать! Поцеловал только воздух над ней. А когда я, нахал, по-братски чмокнул кузину в щечку, он тут же прожег меня взглядом. Ох, боги мои, боги, как вы над нами шутите!

На следующий день после наших славных посиделок в темноте дядюшка Дирмед потребовал меня к себе.

— Что же ты притих, племянник? — спросил он. — Даже не напомнишь о нашем уговоре. Кайрен вернулась, значит, дом твой на веки вечные. Давно уже пора. Нет ничего глупее, чем тяжба между родичами.

Но я был уже не тот желторотый юнец, который приехал сюда месяц назад. Я сразу догадался, отчего вдруг стал племянником и родичем и почему меня осыпают золотом.

— Стоп, стоп. Значит, если я не ошибаюсь, на этом все закончится? Похороним Энгуса еще раз? Не будем доискиваться, кто убийца?

— Ивор, милый! — Дядюшка похлопал меня по плечу. — Тебя кто-нибудь просил искать убийц? Если просил, то кто? Уж не я во всяком случае. Его родичи к нам за помощью не обращались.

— Кого вы покрываете? — спросил я.

— Что?

— Или, может быть, правильнее так: что вы покрываете? Вы ведь гораздо умнее меня и варитесь в этом котле не первый год. Почему убили Энгуса? Почему Энгус сам искал смерти? Почему вы спасли Лейва от петли?

Я ожидал, что он выгонит меня с позором. Либо — предложит не сходить с ума. Но он только спросил:

— А ты поверишь?

— Во что?

— Поверишь, если я скажу тебе правду?

— Попытаюсь.

— Ладно. Так вот, я ничего не знаю. Прежде всего, никакого Лейва. Не знаю и знать не хочу. И Энгус со мной никогда не откровенничал. Но у меня опыт и чутье. И я уверен: этот муравейник сейчас нельзя ворошить. Я и без того уже обещал Кайрен сделать что-нибудь для господина Вестейна. И так будет много шума. А мне сейчас все время кажется, будто мы ходим по хрусталю. Так что послушай моего совета — поезжай домой. Присмотри за посевом, за урожаем и до осени в столице не показывайся. А то и до будущей весны. Дела с завещаниями я сам улажу. Доверяешь?

Вот тебе раз! Все-таки я ничего не понимаю в аристократах.

— Не знаю… То есть доверяю, конечно, как родич родичу, но слишком все это неожиданно. Ладно, я подумаю.

— А вот думать-то тебе, по-моему, вредней всего, — сказал Дирмед. — Ладно, племянник, как надумаешь — заходи прощаться. И потом, если в поместье что-то не заладится, сразу посылай ко мне. Я всегда буду рад помочь тебе. Клянусь первенцем.

Я распрощался. Постоял у ворот, подумал недолго. А потом решил пожаловаться Кайрен. Почему? Во-первых, это единственный путь продолжить розыски. Кайрен кровно заинтересована в том, чтобы найти убийцу Энгуса, и знает кухонные тайны аристократов не хуже Дирмеда.

Но, во-вторых, почему я сам твердо решил продолжать? Никакого шкурного интереса у меня уже не осталось. Более того, Дирмед может рассердиться и отобрать дом за мое непослушание. Аристократы — они такие. Тогда почему?

В детстве меня, как и всякого примерного мальчика, возили на ярмарки. Карусели, петушки на палочке и все такое прочее. Только все мои ярмарки заканчивались одинаково — я натыкался на какого-нибудь канатоходца или жонглера и застывал столбом. Деревенел и не мог сдвинуться с места. Мама выманивала меня леденцами, отец хлопал по плечу и шептал: «Да не помогай ты, не помогай, он сам справится! И так ничего не случится», — все без толку. Только когда акробат заканчивал номер и соскакивал на землю, я мог наконец расслабить напряженные до боли мышцы, облизывал закушенную губу и покорно плелся следом за родителями. И страшно мне было не из-за высоты, не из-за качающегося каната, не из-за самих трюков, а из-за того, что каждый следующий был сложнее предыдущего и я знал, что акробат не может остановиться, пока не докрутит весь номер до конца. Здоров он или болен, силен или слаб, с хорошими или дурными предчувствиями. Не может остановиться, хоть в этом и нет никакого смысла.

И сейчас я тоже знал, что не смогу остановиться, пока не докручу свой номер. Какие-то течения в глубине мира пришли в движение, и я должен плыть вместе с ними. У меня нет ни одного доказательства, но я твердо уверен, что смерть Энгуса связана и с предстоящей войной, и с миссией Вестейна, и с моей собственной судьбой. Одна моя волчья душа ведает почему. И Дирмед тоже чует. Аристократы — они такие.

Словом, я отправился прямиком к Кайрен, но ее не было — упорхнула за покупками. Я рассудил, что, если даже она скоро вернется, толку от нее будет немного. Женщина, купившая какую-нибудь тряпку, становится слепа и глуха ко всему прочему. Кузина будет слушать меня, а думать о зеркале.

Поэтому я решил зайти завтра. И зашел. Но все случилось не совсем так, как я ожидал.

Мне было искренне жаль Вестейна. Получилось так, словно его полгода растягивали, как пружину, а потом вдруг резко отпустили.

Я поговорила с отцом, и он сказал: «Хорошо, давай сюда своего тарда. И этого богатого церета тоже давай. Только быстрее. Завтра же».

Я сообщила вердикт Вестейну, и он схватился за голову:

— Нет, так нельзя. Завтра — никак. Цереты не входят в чужие дома.

— Почему не входят? Двери малы?

— Это неприлично. В доме бывает только семья. Для гостей у них беседки в саду.

— Но в нашем саду нет беседки.

— В том-то и дело.

— А как же на свадьбе?

— Путешественникам можно. Но он должен перед этим неделю поститься и просить прощения у Бога.

Я призвала отца, чтобы втроем разобраться с вопросами этикета. Отец выслушал Вестейна и покачал головой:

— Через неделю вся Аврувия будет знать нашу беседу во всех подробностях еще до того, как будет сказано первое слово. Или сейчас же — или в этом нет никакого смысла. Вы думаете, прочие Дома не слушают вас просто по глупости? Или думаете, что я всемогущ и неуязвим?

Вестейн отправился к себе и вернулся часа через два. Церет согласился. Будет завтра вечером вместе с женой и племянницей.