Ярослава Кузнецова - Тьма моего сердца

Розыгрыш оказался что надо — дверь мне открыл незнакомец, красивый как сказочный принц. Влажные волосы струями растекались у него по плечам и горели светлым серебром, кожа просто сияла. Я бы дал ему от силы двадцать пять, не больше. Лавенг, понял я, хоть никогда прежде не видел никого из королевской семьи. Лавенжья серебряная масть. Откуда в нашей дыре Лавенг?

— Видишь, Дик, — сказал незнакомец глуховатым, насмешливо-мягким голосом Анна, и провел по лицу кончиками пальцев, — Видишь, какая незадача. Уплыл мой шрам, а новый сделать не из чего. Придется мне со своим лицом походить. От недругов я скрывался.

— Бог с тобой, Анн, — пробормотал я потрясенно, — Здесь нет недругов. Здесь все друзья твои, Анн, и я — первый из них.

Странное дело, как меняют облик грубый шрам, морщины и грим, имитирующий нечистую кожу. Почему я не видел этих высоких скул, этих огромных, приподнятых к вискам глаз? Не видел овала лица, легко и точно очерченного? Проклятье, я даже на руки его внимания не обращал, а ведь рук он не прятал. Я слышал, что Лавенги очень красивы, но чтобы настолько… Да уж, Святая Невена постаралась для своих, ничего не скажешь…

Я откашлялся:

— В нашу дыру редко кто заглядывает, Анн, мы здесь сами себе предоставлены. А если кто от Раделя приедет — так это я буду с ним разговаривать, не ты, Анн.

Мы помолчали, глядя друг на друга, и он кивнул, принимая игру. Он понял, почему я настойчиво повторял это имя — Анн. Анн, не Лавенг.

Не мое дело, почему человек отказывается от своей крови. Или кровь отказывается от него. Незачем мне это знать.

— Благодарю, Морено, — улыбнулся он.

Ему тоже не было дела, почему я называю себя Морено, что по-андалански значит "темный".

Почему я называю себя так, а не опасным именем моей уничтоженной семьи. И не именем проклятой крови, что окрасила меня ярко, как мухомор.

Ничего мы не нашли у обрыва. Ничегошеньки.

Собаки привычно опозорились. Пара охотников-следопытов из Луховки показали себя немногим лучше — провели отряд сперва вдоль обрыва, потом через березняк, до заросшего осиной распадка, потом долго рыскали по берегу ручья, нашли-таки, где лошадь вышла из воды, поплутали по краю болота — и вывели нас к дороге, по которой мы проехали больше получетверти назад.

Мы сделали огромную петлю, потеряли все утро и оказались на том же месте.

Я отъехал немного в сторону, чтобы не слушать, как Лютор и Рохар яростно спорят и требуют от следопытов невозможного. Часть народа спешилась — размять ноги, кое-кто уже достал фляги и припасенную снедь.

Он так и будет водить меня за нос. А я так и буду бегать за ним, как щенок на веревочке.

Надо опередить его. Сделать первый ход. Чтобы он плясал под мою дудку, а не я под его. Нужна приманка. Что-то такое, на что он обязательно клюнет. Девушка? Кто же мне девушку для такого дела отдаст? Или самому ночью по лесу побродить?

— Дик, э! Глянь-ка, кто-то скачет сюда.

Я вскинулся на голос — Влар указывал в сторону противоположную той, откуда мы приехали. По дороге к нам неслась лошадь, на спине у нее подпрыгивала тощая фигурка.

— Да это, никак, Ронька, — ахнул Влар, — На Рыжухе, — и заорал, — Рооонькааа! Эээй! Сюда, сюда!

Точно, Ронька Дерек, Иенова покойного брата младший. Он летел прямо на нас и что-то вопил — ветер относил его вопли в сторону. Подскакал, круто осадил Рыжуху и чуть не грохнулся наземь — седла под ним не было:

— Дядя Лютор! Дик! Скорее к нам! Упырь Дийку тяпнул!

Меня как водой холодной окатило:

— Дию?

— Жива? — рявкнул моментально позеленевший Лютор.

— Жива, тока сонная. Дядя Лю-у-у-утор!.. — Роньку всего трясло, по физиономии размазались две грязные полосы.

На Лютора я больше не смотрел.

— На коней!

Боженька тебя услышал, Морено. Но Дия… проклятье, почему Дия, почему ни кто-нибудь другой!

— Лиска! — крикнул Лютор, хватая Рыжуху под уздцы и пришпоривая своего конька, — Что с Лиской?

— Лиска нормально… Лиску не трогали, — Роньке оставалось только покрепче держаться за гриву, — Никого больше… Он Дийку свести хотел, в лес. Бабы скотину пошли доить, по темноте еще, вот он Дийку-то и подманил…

— Как? — я пристроился с другой стороны.

— Не знаю, как… Луша Большая их увидала. Упырь Дийку бросил, через стену перемахнул и убег. А Дийка упала и за ним поползла… Тут уж мы набежали…

Лютор начал грязно ругаться.

Я молчал. Кажется, упырь сделал ошибку.

Кажется.

Если Дия еще жива… Но Вербенку, по словам ее дядьки, упырь грыз постепенно, в несколько заходов. Значит, и Дию про запас оставил. Или догрызть не успел. Тогда девчонку к упырю потянет, она попытается сбежать.

— Ронь, вы ее заперли?

— Да с ней бабы сидят, не отходят.

— Надо, чтоб мужики сидели. И двери все запереть. Глаз с нее не спускать.

Лютор опять ругнулся, ударил пятками и вырвался вперед. Вспомнил, должно быть, что про Вербенку рассказывали.

Все ж удачно, что охотники нас к дороге вывели. А то бы Ронька мимо проскакал, до самых Снегирей, а потом обратно… искал бы нас до ночи. К закату мы бы точно не успели.

Мы выскочили на взгорок, я на мгновение увидел внизу и слева ленту Калинова ручья, зеркало запруды и крышу мельницы. Ссыпались с горки, миновали горбатый мосток, за мостом оставили дорогу и, срезая угол, пошли наискосок по узкому пойменному лугу до темной стены леса. Лютор бросил Рыжуху — она устала и начала засекаться. Ронька отстал.

Под деревьями нам пришлось сбавить темп. Весь отряд вытянулся клином. Сказать по правде, я несколько потерял представление, где мы находимся, но Лютор вел уверенно. И только когда в просветах между стволами замелькали крыши, до меня дошло, что мы подъезжаем к Дерековской усадьбе с тыла.

Залаяли собаки, выкатились из-за сараев черно-белыми клубками. Влар ловко поддел ногой горизонтальный шест ограды и свалил его на землю, открывая проход.

— Мать! — заорал Лютор, — Дядь Фаля! Луша!

От приземистых, крытых щепой служб к нам уже спешили Дереки.

Я оглянулся на Рохара и его людей:

— Заезжай.

— Лютик! Лютенька! — первой подбежала женщина, простоволосая, в сбившемся платке.

Я сперва даже не узнал ее — одни глаза и скулы. Лютор спрыгнул с лошади и сразу сгреб ее в охапку:

— Милочка… ну, ну… не реви… Видишь — приехали. Все будет путем. Как там она?

— Ой, Лю-у-утик…

— Пойдем, пойдем…

— Влар, — велел я, — а ты разберись с лошадьми.

К нам как раз доковылял дядя Фаля — муж Луши Большой, Иеновой старшей сестры. Дядя Фаля когда-то был солдатом в гарнизоне у Раделя. Мощный мужик, хоть и без ноги. Широкий во все стороны, с широким лицом, с масляной лысиной и могучими усами. Назвать его стариком язык не поворачивался.