Общество мертвых и исключительных - Анви Рид

диафрагмы, там, где ребра, кровоточила глубокая рана, похожая на какой-то символ, вырезанный ножом на коже.

— Чувак, ну, это перебор уже какой-то. — Ноа выхватил снимок у Арни и приблизил к лицу.

— Это мое новое дело, — пояснил Арни. — Раньше тебе было интересно изучать такое.

— У трупа проколоты соски? Это смущает больше, чем странная фигня на его теле, — пошутил Ноа.

Он приблизил фотку, пытаясь рассмотреть окружение. Но все улики вокруг трупа утаила беспросветная тьма.

— Боюсь даже представить, о чем ты хочешь меня попросить. Мне нужно в кого-то превратиться?

Арни положил снимок в конверт с запиской, которую успел написать, пока Ноа рассматривал лицо погибшего.

— Нет, кретин. Это не для тебя. И даже не думай лезть в это дело. Тут явно замешаны скуры, и черт поймет, был ли скурой убитый. Поэтому, если я узнаю, что ты ослушался меня, я оторву тебе голову. — Арни отдал брату заклеенный конверт. — Передай это Кэруэлу. И попроси со мной связаться. Только без лишних ушей и глаз.

— Окей. Тогда три бутылки рома в силе.

Ноа схватил со стула кожаную сумку и пихнул туда конверт. Тяжелые учебники, термос со спрайтом (да, и что?) и пенал, ручки из которого вывалились на дно сумки, — все повисло на плече.

Эту же сумку в школьные годы носил Арни. И может, даже их отец. Чистый винтаж. Потрепанный, местами рваный. Прямо под стать академии.

Арни кивнул на дверь, намекая брату на то, что ему пора уходить. Ноа и самому не сильно-то хотелось задерживаться. Впереди его ждала одна из самых веселых ночей. Поэтому, послав Арни воздушный поцелуй, от которого тот отмахнулся, Ноа спешно покинул полицейский участок. В облике незнакомого мужчины, которого он сегодня встретил на улице.

Черт.

А вечер-то оказался скучным.

Реджис так и не явился. Ребекка и ее свита ушли сразу, как поняли, что новую скуру ждать не стоит. Арни купил всего две бутылки рома, которые Ноа с горем в глазах разлил всем тем, кто все-таки приперся в его комнату. А сам, заварив себе китайскую лапшу, уселся на подоконник. Из окна открывался вид на хвойный лес и гору, заснеженную верхушку которой освещала луна.

Академия стояла в трех часах езды по шоссе и двух часах ходьбы по непролазному лесу от города Санди. Никто о ней не знал, кроме скур и преподавателей, живущих тут же. И в этом, надо признать, была своя прелесть. Вокруг царила вечная тишина. Лишь летучие мыши, поселившиеся в полуразрушенных башнях, изредка пищали, напоминая о том, что в этой академии, кроме пятидесяти с лишним студентов, есть еще крылатые и зубастые жители. Не считая помета на подоконнике, мыши были очень даже милыми созданиями. Особенно по сравнению с некоторыми исключительными, которые возомнили себя чертовски важными шишками и не пришли на вечеринку в их же честь.

На самом деле Ноа злился на Реджиса недолго. Стоило китайской лапше закончиться, как к горящим от остроты губам Ноа прильнули губы паучихи Шируки — девушки с факультета гражданской поддержки. Она часто приходила к Ноа на вечеринки, но расстроенно пряталась в углу, завидев Ребекку и ее свиту. Те считали «белых» недостойными, бесполезными и скучными. Говорили, что их способности недотягивают до «желтых» и «фиолетовых». А Ширука, зная это, прятала свои липкие, выделяющие паутину пальцы в карманы.

Но сегодня, собравшись с духом и явно выпив не один стакан дайкири, она наконец осмелилась подойти к тому, о ком, не умолкая, говорила вся академия. Точнее, о том, что вытворял язык Ноа Эдвина, руки Ноа Эдвина и другие конечности в том числе. Ну и о том, что, уснув с ним, можно было проснуться хоть с самим Брэдом Питтом.

Ноа был совсем не против продемонстрировать свои способности. Хотя бы так его ночь под звуки скулящего патефона Соль стала веселее. И хотя бы так Ноа почувствовал вкус дайкири на языке Шируки.

— Чува-а-ак, — расстроенно протянул Ноа, когда увидел Реджиса в трапезной за столом у стены наутро.

— М? — Реджис точно услышал его вопрос, но зачем-то переспросил и отодвинул свою порцию яблок подальше от него.

— Ты где, мать твою, вчера ночью был?

— Не твое дело. — Реджис собрал остатки каши в тарелке и пихнул ложку в рот.

— А вечеринка? Для кого я все это делал?

Реджис посмотрел на поднос Ноа и, увидев тарелку с фруктами, беспардонно стащил ее себе. Ему повезло, что у Ноа не было аппетита. Такое случалось редко. Сейчас он подвинул ему еще и кружку с чаем и тост с яйцом.

— Для своих друзей. — Захрустел долькой яблока Реджис. — И я тебя об этом не просил. Не забывай.

— Да какая разница: «просил», «не просил». У нас редко бывают новенькие, и такое событие нельзя было пропускать. Да и я поддержать тебя хотел. Ты грустный ходил. Молчал все время.

— Я не люблю болтать без дела.

— Да ты вообще красавчик, но пропускать тусы в свою же честь очень плохо. Очень. Слышишь?

Вместо ответа Ноа услышал жалобный вой в своем животе. Все-таки китайская лапша, съеденная вчера, и бутылка спрайта, выпитая утром, не насытили его худощавое тело. Аппетит великим чудом вернулся. Вырвав из рук Реджиса яблоко, Ноа кинул дольку себе в рот, а потом забрал свой поднос с завтраком и жадно впился зубами в поджаренный хлеб. Наверное, это все из-за злости, пробуждающей в Ноа голодного дикого зверя.

— Новенькая приходила? — Реджис отхлебнул чай из кружки Ноа и сделал вид, будто ему вообще не интересно знать ответ и спросил он это лишь для того, чтобы поддержать беседу.

Но Ноа помнил взгляд Реджиса на уроке шифрологии. Тот не моргал и смотрел на Эбель, словно одержимый. От него веяло опасностью. Будто в этого исключительного и правда вселился дьявол. «Тайная вечеря» словно нависала над Ноа, а деревянный крест, висящий на белой потрескавшейся стене, осуждающе качнулся от сквозняка. И Ноа отсеял мысли о том, о чем в старом святом соборе обычно не думают.

— Нет. — Ноа следил за реакцией Реджиса. — Она допоздна сидела в библиотеке вместе с Кэруэлом.

Реджис нахмурился и сжал между пальцами виноград.

— Правда или