Роджер Желязны - Вариант единорога

Млечный Путь из сверкающей звездной пыли спускался над его плечом к лицу. Превратив небесную реку в Бурбонный Путь, он сделал глоток и задумался о прошлом.

– Неужели ты позволишь… – донесся слабый шепот дутиков.

Он ничего им не ответил. "И не только потому, что я люблю Землю…"

– Генри?

– Да.

– Мы не можем!

Он разглядывал ее белокурые волосы и призрачно-серые глаза, которые смотрели мимо него. (Всегда только мимо.) Когда она надувала губки, ее маленький подбородок становился еще меньше.

– Что – не можем? – спросил он, погружаясь в омут прекрасных глаз.

– Оставаться на этом чертовом осколке мира. Неужели ты хочешь, чтобы мы стали последней парой на мертвой Земле? Он и его лучшая подруга?

– Да, я этого хочу.

– Чтобы потом искать сочувствия у бездушных машин и слушать болтовню твоего книжного барда? Мы сойдем с ума! Мы станем ненавидеть друг друга. Без цели и надежды…

– А у тебя есть выбор? – перебил он ее. – Совет Евгеники принял решение, и люди навсегда покинут этот мир!

– Я не понимаю, почему ты против. После Перехода все останется тем же самым.

– Давай выразим это по-другому, – с улыбкой ответил он. – В общем-то Генри хорош – особенно при тусклом свете; он настоящий парень и выше всех подозрений… Но оставаться с ним здесь? Это же так примитивно!"

– Ты не прав, – сказала она, краснея. – Я докажу тебе это… позже.

Он покачал головой:

– Никакого "позже" не будет. Я никуда не уйду. Кто-то же должен остаться здесь, чтобы поливать цветы. И не только потому, что я люблю Землю… Нет! Я просто ненавижу звезды и то, что они означают. Мне не нравятся люди, улетающие к ним – улетающие для того, чтобы с чудовищной монотонностью повторить процесс, с помощью которого они опустошили этот мир, не оставив после себя ничего, кроме полных пепельниц. Почти всю жизнь я считал своим долгом заполнять эти пепельницы. Но теперь я знаю, что ошибался. Мне надо что-то сделать… Я стану смотрителем могил. Смотрителем могил! Неплохо, правда?

– Ты пойдешь с нами, – настаивала она. – Все уходят. И не надо капризничать! Тут больше не за чем присматривать. Дни Земли сочтены.

Он печально кивнул:

– Филлис, Филлис! Ты, как всегда, права. Этому миру уже ничто не поможет. Пройдет день, история Земли умрет, и люди оставят планету еще более пустой, чем она была до их появления. Трава, сгорая, превращается в пепел, а жизнь – в отчаянную жажду жить. После Исхода я уйду в Святилище. Мне хотелось оказаться там в компании подруги, но я могу обойтись и без тебя. Вернее, я буду ждать, когда ты затоскуешь и придешь ко мне. Впрочем, если хочешь попрощаться со мной прямо сейчас, можешь не медлить…

– Ты отправишься с нами! Я люблю тебя, милый! У тебя просто нервный срыв. Это пройдет, вот увидишь! Он посмотрел на часы:

– Тебе лучше одеться… к обеду. Скоро вернется Лен, и мне пора уходить. – Он встал, накинув на плечи огненный плащ.

– Подожди, любимый! Я приготовлю напитки. Жаль, что ты не можешь взять с собой и мою…

Ей так многое хотелось сказать ему напоследок, но в тот миг слова потеряли смысл.

"Как далеки чертоги тьмы от залов света".

"Да, – подумал он. – На расстоянии звезд и в десяти шагах отсюда… Прямо как дутики".

– Зачем ты это сделал? – спрашивал ближайший из них.

"О, как далеки…"

Кто-то кричал – кричал надрывно и беззвучно.

– Зачем?

– Я ненавижу себя! – произнес он с внезапной жестокостью. – Ненавижу себя и вас! Вы – личинки на кишках Бальдра! Вы ползаете, как черви, на трупе моего мира, и я не желаю мириться с вашим присутствием. Меня гложет ненависть к себе, но вас я ненавижу сильнее. Убирайтесь туда, откуда пришли! Это говорю вам я – хранитель Земли!

– Если ты… нас… силой…

Дутик стал крошечной звездой в его ногах – лиловым огоньком пламени, угасавшим в черных водах вечности.

– Улетайте домой, – прошептал он устало.

Они снова оказались в Святилище, и стены вновь распахнули двери. Двое оставшихся дутиков гордо подняли головы и с укором прожужжали:

– Ты привык. Привык к своему миру и своему времени. Но все это осталось в прошлом – далеком прошлом. Твоей расе нет оправдания. Своим единственным монументом она оставила бессмысленное уничтожение жизни.

– В этом мы соперничали со Вселенной, – ответил он. – И как всегда превзошли ее. Но посмотрите вокруг. В этой гигантской пепельнице есть и яркие угли. Здесь много такого, что оправдало бы нас.

Сжимая ладонями череп, он попытался расколоть его, но у него ничего не получилось.

– А теперь уходите отсюда. Оставьте меня одного.

– Ты тоже уходи…

Дверь насмешливо скрипнула за ними, и он вонзил в нее сноп светло-огненных молний.

А безмолвный крик продолжался. АКТ II

"Как далеко чертоги тьмы. Как далеко…"

Услышав стон, он узнал свой голос и проснулся.

"Как далеко… послы дутиков просят разрешения… залы света…"

Фразы слились друг с другом. И он знал почему.

Это он перекручивал слова подушки, изменял их смысл и, понимая, не понимал. Он вмешивался и оставался безучастным; спал и не спал; осознавал и прятался в неведении.

– Скажи им, чтобы они уходили! Читай мне! Читай!

Он знал и боялся знать.

…Длинная повесть о женщине по имени Анна и мужчине, которого звали Вронским.

…Поезд мчался к нему, как огромный ящер, извергая черный столб дыма и вопя от жажды крови. На рельсах…

Он включил свет.

– Прервать генерацию образов!

Поезд исчез, и он остался один, дрожа от ужаса и понимания.

Покрывало не успевало впитывать пот. Океаны воспоминаний отхлынули от берегов его разума. Закрыв лицо руками, он тихо спросил:

– Ты убрала кровь?

– Да, – ответила подушка.

– И ее тело?

– Да. Кремировала. Чисто и навсегда.

– Почему она сделала это? Подушка не отвечала.

– Почему она пришла сюда, чтобы покончить с собой? – настаивал он.

– Потому что она не могла уйти без тебя… и не могла остаться.

– Как давно это случилось?

– Семь лет, три месяца и тринадцать дней. Что-то огненное потекло из соломинки, и он проглотил горьковатую жидкость.

– А дутики? Они реальны или просто являются частью терапии?

– Реальны, но используются для терапии.

– И я действительно убил одного?

– Да.

– Когда?

– Две недели назад.

– Значит, я болен.

– Нет, сейчас ты здоров.

Он был болен все это время. Болен!

Кушетка зажужжала, покрывало завибрировало, и ему снова стало сухо и тепло.

– Послы дутиков просят разрешения войти, – доложила подушка.

– Значит, ты все же разбавляла мои напитки?

– Да.

– Тогда пусть они войдут. АКТ III