Елена Саринова - Тайна деторождения: практика и теория

Что же касается вечера сегодняшнего, то, он пока был в полном разгаре. Точнее, «разгорался». И, по всей видимости… скандалом…

— Ах, как же воздух кристально свеж и синий вечер морозно прозрачен, — нет, начиналось все очень даже спокойно и благостно. И тетка моя, стоящая у открытой в сумерки форточки, уютно запахнулась в палантин — вот-вот стихи начнет декламировать на почве умиленья, как, вдруг… — А какая нынче дата? А то я из серых будней своих…

— Девятое нынче января, — откликнулось лежащее на животе у камина дитё и возложило на ковер свой очередной голыш. — Шесть дней до конца каникул.

Она с этого текста каждый свой «отпускной» день начинала (лишь меняя убывающее число), а тут решила им же закончить. Мученица на алтаре правописания.

— У нас во втором семестре вводится новый предмет — танцы, — поддал ей «горя» Ник и внес дополнение прямо мне в ухо. — Нужна форма специальная, в гимназии сказали.

— Ага, — устраиваясь удобнее в мужских руках, зевнула я. — Еще же «шесть дней до конца каникул», — хотя произносить это надо не так, а с трагичным надрывом… А лучше вообще помолчать. И послушать, как трещат в огне смолянистые кедровые дрова. И запах их вдыхать исключительно молча, разбавленный ароматом любимого тела, что сейчас совсем рядом. Близко-близко. Так, что голову кружит, и ноздри сами собой раздуваются… Бесова «морская романтика». Прямо, зараза какая-то. Вот мама к ней совершенно нейтральна. Оттого и дремлет теперь в кресле в углу. Хотя Нинон еще раньше наверх свалила — ей завтра самой первой вставать. Жарить свои любимые оладушки. Но, они все равно будут пахнуть не так… как мой любый. — Ни-ик?

— Угу? — шеркнул он небритой скулой мне по щеке.

— А пошли…

— Девя-тое января… Значит, именно сегодня в Джингаре отмечают Тсанс Он![8]

— А что это такое, тетя Гортензия? — мотнула ногами Варвара.

— Танцы с бубном. И вообще, не пора ли нам всем… — решила срочно встрять я.

— Танцы там будут завтра, — недоуменно прервала меня тетка. — Ты что, Агаточка? А еще самая большая в году торговля. Ох, как я давно мечтала попасть на этот их «базар кабир». Там обязательно будет знаменитая осмерская мебель. Она по имени мастера именуется, хоть тот и умер сто сорок лет назад.

— И такое чувство, будто настрогал своих расписных комодов еще лет на сто сорок, — хмыкнул, обхватив меня, Ник. — По-моему, меня куда то звали? Пошли.

— Это почему же, Николас?

— Да, потому, госпожа Гортензия, что их на каждом «базар кабире» строят длинными этажами. И все под старым авторским клеймом.

— Ой, да пусть хоть и так? Стиль то его неподражаемый сохранился, геометрически-растительный. А самые лучшие, непременно будут в Тахвале… Агата?!

Не успела…

— Что? — развернулась от самой двери.

— Я завтра — с тобой!

— Это куда? — тормознул, идущий впереди Ник. — Агата?

— Как это, «куда», Николас? В Джингар, в Тахвалу. Она туда завтра с утра… А ты что…

А вот раньше надо было рот закрывать, тетя Гортензия. Чтоб слова из него ненужные не выпадали.

— А-гата?

— Ага… Да подумаешь? Меня Глеб с очередным своим личным поручением. И только письмо на твое прежнее место службы…

— В наше посольство?

— И всё… Да что ты так смотришь то на меня?

— А почему мне не сказала?

— Потому что, вечер еще не закончился.

— Угу? — угрюмо уточнил Ник. — Значит, «не закончился»?

— А что здесь такого то, в самом деле? Или, я чего-то не знаю?

— Про что ты не знаешь?

— Про Джингар?

— Доча… ох, я, кажется… Кричите то чего?

— Катаржина, Варенька, нам лучше… пора. Давайте-давайте, — просквозили мимо три разномерные фигуры. Последняя, прямо напротив, зевнула:

— А я тоже ей… говорила. Спокойной ночи.

— О-о, мама, — скрестила я руки на груди. — Так что там с Джингаром?

— Хобье место там, — выдавил свой «аргумент» Ник.

— Да неужели? Страшнее Бередни?

— Хобы разные, но суть не меняется.

— Ага. Значит, весь вопрос только в этом?

— Вот именно.

— И ни в чем другом?

— Тебе статистику огласить? Сколько в Джингаре ежегодно женщин пропадает? Причем…

— … боевых магов? — сузила я глаза. — Ну, если так рассуждать, то мне вообще дальше собственной прихожей соваться не стоит. Если так рассуждать.

— Агата, не утрируй. Данный вариант для нас с тобой…

— … недосягаемая идиллия?

— Что? — наморщил лоб Ник.

— Закрыть меня дома наедине с поварешками и тряпками.

— Агата, куда тебя несет? Хотя ты знаешь… — и взглянул мне прямо в глаза. — Раз уж пошла такая тема… Скажи: ты именно этого боишься?

— Поварешек?

— Поварешек, хозяйственных забот, размеренной стабильной жизни и…

— И чего?

— И меня в роли своего мужа.

— Да откуда ты подобное взял?

— Вычислил, — мрачно хмыкнул Ник. — выражаясь твоим языком. Агата, сколько наша «помолвка» будет еще продолжаться?

— Да у нас ее и не было. О чем ты?

— Вот именно. У нас даже ее не планировалось.

— А тебе с нами плохо живется? Без кольца на моем пальце?

— Дело не в кольце, любимая. Дело далеко не в кольце. Ты до сих пор мне не доверяешь. Весь вопрос в этом. Ведь так? Будь честной сейчас. Мне нужно знать.

— Я тебе… доверяю, — выкатила я глаза.

— Угу. Но, не до такой степени, чтобы связать со мной всю свою жизнь?

— Вот ты скобан.

— Даже так? — оскалился он. — А, действительно, «скобан». Потому что думал: у нас с тобой есть будущее. Общее будущее. И причем здесь это хобье кольцо, которое болтается в моих карманах три месяца? Оно, лишь знак того, что ты готова. А ты…

— Ник, я…

— Что, любимая?.. Молчишь? Вот и мне больше сказать нечего. Я не знаю, что тут еще сказать, — и, качнувшись, вышел из гостиной…

Договорились… Начали про базар, а закончили… О-о, да что же это такое?! Я ему не доверяю. Вот, значит, что моего любого тревожит больше другого. А меня саму?.. Поварешки, тряпки… «Нет, я от службы отказалась. У меня вечером — пирог с грибами, на завтра — магазины, а через день роды назначены. И когда тут успеть?»… Я ему не доверяю. Прорвало, наконец, «плотину долготерпенья». А что, если уйдет?.. Ушел? Насовсем? Насов… Вот же, скобан. И я… тоже…

— Агата, ты что ли, плачешь?

— А ты что ли… не спишь? — уставилась я в «размытую» Варю.

Та вздохнула:

— Не-ет. Там наверху никто не спит. Давай… — и, вдруг, обхватила меня ручонками.

— Варя… ты чего? — ошалело выдала я.

— Мама так всегда делала, когда я ревела.

— А-а… Мама.

— А ты не плачь. Все будет хорошо. Потому что я тебя люблю.