Игорь Борисенко - Человек без души

Дальвиг едва не свалился следом. Перед его взглядом все еще стояла леденящая кровь картина: зияющая на плечах черно-красная дыра с темными отверстиями вскрытых артерий и торчащая из лохмотьев розового мяса желтая, влажно блестящая кость. Чтобы не упасть третьим, Дальвигу пришлось собрать все свои силы… Он хотел было упереться острием Вальдевула в щебень у своих ног, но вовремя вспомнил, что тот пронзит почву и застрянет только у рукояти. Какой ужас! Он только что пронзил и рассек два живых человеческих тела! Снова вспомнив наполненные предсмертным страхом глаза Геди и безголовый труп, бегущий вперед, Эт Кобос сглотнул сбившуюся в вязкий ком слюну и кое-как прошептал:

– Валь-де-вул… не ру… би… – Каждый слог давался ему ценой неимоверных усилий и заставлял трястись, как в лихорадке. Он словно бы блевал словами, натужно, мучительно, долго. Сейчас он был оглушен и смят собственным поступком, первой кровью, пущенной его рукой, ужасающими картинами смерти. Он чувствовал что угодно – только не триумф, не упоение, не радость победы.

Нионард стоял на месте ни жив ни мертв. Не отрывая взгляда от Дальвига, он мелко дрожал всем телом, а из глаз его текли одна за другой крупные слезы.

– Убийца! – наконец пролепетал бедняга, и в голосе его слышались едва сдерживаемые рыдания. Это слово привело Дальвига в чувство. Еще немного – и он сам расплакался бы от ужаса содеянного, но теперь разум прояснился. Эт Кобос напомнил себе, где находится и что эти мертвые теперь люди только что хотели сделать с ним самим.

– Что же, мальчик, – хрипло прокаркал Дальвиг, твердо взглянув в полные заячьего страха глаза Нионарда. – Здесь так заведено: или ты убиваешь, или убивают тебя. Стал бы ты плакать, увидев без головы меня, а не своего дружка? Нет, наверное… Но не трясись, я не стану тебя убивать, если ты не схватишься за меч. Езжай и расскажи всем, каков теперь стал вечный шут и изгой из замка Беорн. Может, по дороге сочинишь свою Песнь – чем не прекрасная тема, чем не захватывающий поворот сюжета? Посмотрим, станут ли твои друзья смеяться так же жизнерадостно, как раньше.

Тяжело вздохнув, Дальвиг вложил Вальдевул в ножны и быстрым шагом направился к коню. Дрожащий Нионард провожал его долгим, полным смесью страха и ненависти взглядом. Казалось, от избытка чувств юноша рухнет на щебень, но нет, он продолжал стоять, как парализованный, с безвольно опущенными руками, сползшей набок шляпой и перемазанным слезами лицом. Эт Кобос, не оборачиваясь, забрался на пегого и поспешил пришпорить его. Конь неспешно потрусил обратным путем; отъехав на полусотню шагов, Дальвиг все-таки обернулся. Маленькая фигурка Нионарда стояла на прежнем месте, и даже с такого расстояния было заметно, как она качается… Или же просто ветер дул прямо в глаза Дальвига, покрывая дали пеленой? Он равнодушно пожал плечами. Уставившись пустым взором под копыта коню, Эт Кобос задумался о том, что значит его сегодняшний поступок? Отчего ему самому не по себе – неужели он должен был безо всякого толку погибнуть или бесславно сбежать? Двое полных сил юношей превратились в груду мертвого мяса. Наверняка они строили планы на вечер – празднование победы, восхищение девушек, вино, танцы. Их ждало прекрасное будущее, служба у Высокого Оада, женитьба, дети… И он, Дальвиг, только что безжалостным мечом обрубил эти надежды матерей и отцов, стер длинную линию жизни, тянувшуюся до того в далекое будущее… Погибни здесь Дальвиг, никто не стал бы горевать по этому поводу. Человек, идущий по тропинке и раздавивший каблуком жука, вряд ли станет думать, что у жука тоже были стремления и желания. Он даже не заметит этого и без всяких душевных метаний пойдет дальше по своим делам. Другое дело, когда жук вдруг разрастется до огромных размеров и вцепится в горло прохожего! Какое потрясение, какая несправедливость, какой кошмар… Что уж говорить, если даже сам Дальвиг чувствовал нелогичность своей победы – как на это посмотрят остальные? Да, каша заварится большая.

После этого молчаливого замечания Дальвиг усмехнулся. Словно вторя ему, издалека прилетел короткий, злой всхлип Ручья. Будто неведомое чудовище, удовлетворенное пролитой у его логова кровью, торжествующе закричало. Каково сейчас Нионарду? Дальвиг вспомнил выражения его лица: надменное до начала схватки, покрытое слезами после. Он не подумал вынуть меч, хоть тот и висел у него на поясе. Трус, привыкший сочинять стишки, или растерявшийся от потрясения человек? Теперь он должен проклинать себя за малодушие и раздумывать, как объяснить родне убитых, почему он остался в живых? Дальвиг мстительно оскалился.

– Смотри, Нионард! – прошептал он, глядя прямо перед собой. – Может статься, ты еще окажешься в моей шкуре – всеми презираемый, всюду сопровождаемый тычками и обидными кличками. Ты это заслужил.

Как в тумане Дальвиг добрался до дома. Пусть он немного успокоился и безголовые трупы не бегали перед застывшими глазами, полностью взять себя в руки не удалось. Остаток дня он провел в постели, в которую рухнул, едва отыскав в себе силы раздеться. Ханале не находила себе места: господин отказался от обеда, а на ужин съел только кусок хлеба с водой, словно какой-то заключенный в темнице! Она пыталась выспросить его, что же случилось, но Дальвиг отказывался говорить. Чтобы кухарка не докучала с расспросами, он даже запер дверь. Ханале еще долго плакала и стенала в соседней комнате, умоляла впустить ее и покаяться в грехах, призывала на помощь Белые Облака и Восточный ветер, но ни те, ни другой не явились.

Дальвиг лежал в кровати с открытыми глазами и неподвижно смотрел на покрытый паутиной и копотью потолок. Против воли короткое полуденное сражение вставало перед ним снова и снова: смеющийся Кальвин Геди и его безымянный товарищ, за несколько коротких мгновений обратившиеся в мертвецов, подметающий пером траву Нионард и его трясущиеся губы, в страхе выталкивающие наружу слово «убийца».

Да, он убийца! В их глазах он – бессловесная скотина, предназначенная на убой, вдруг посмевшая сопротивляться. Он – преступник, давно уже признанный виновным и осужденный на смерть. Он – опасный бунтарь, восставший против всего мира и тем еще более усугубивший свою вину.

И тем не менее, несмотря на постоянное доказывание собственной правоты, Дальвиг никак не мог признаться себе, что стал убийцей. Что же это такое? Почему так ноет в груди, почему мысли не хотят покинуть порочного круга и помчаться дальше? Ведь это было справедливо, разве нет? Месть тем, кто равнодушно допустил смерть отца, бесчестье матери, кто всемерно участвовал в травле самого Дальвига. Если бы Сима устроил публичную казнь, Кальвин Геди, его мать и отец с радостью присутствовали бы там и рукоплескали палачу. Зачем же теперь мучиться? Дальвиг тяжело вздохнул и перевернулся на бок. Дурацкие метания. Глупый разум, никак не желающий принять новых реалий. Проклятые чувства, которые пытаются вмешаться в события и извратить их сущность! Во имя своей мести, в память о тех, кто похоронен под кривыми надгробиями у замковой стены, Дальвиг должен забыть метания и страдания. Его ум должен быть холодным и спокойным. Он не имеет права проиграть, потому как он – последний, кто помнит. Последний, кто в силах сражаться.