Далия Трускиновская - Шайтан-звезда (Книга первая)

Ознакомительный фрагмент

– Я дочь знатного человека! – строптиво отвечала она. – Мой отец – один из предводителей франков, и если вы увезете меня, за мной пустятся в погоню четыре тысячи всадников!

– О Джабир, мы были подобны тому, кто собирает хворост ночью! – воскликнул Ади. – Вместе с хворостом он подбирает и сучья, и помет, и камни, ибо не видит ничего в потемках. А мы собирались всего лишь развеять свою печаль и усталость, но вместе с этим нашли красавицу времен и услышали от нее такие важные для нас сведения!

И я рассмеялся, и вышел из-за деревьев, и тоже поклонился франкской девушке.

– Вас тут двое! – воскликнула она. – Если вы приблизитесь ко мне, то я закричу и мои девушки услышат меня, и сюда за мной примчатся слуги моего отца!

– Мы приблизимся к тебе ровно настолько, насколько ты пожелаешь, о госпожа, и не забывай, что это мы спасли тебя от той старухи, разрушив ее чары прибрежным камушком, – сказал Ади.

– Какие чары и что за камушек, о сарацины? – спросила девушка, не очень, впрочем, нам доверяясь, потому что одновременно она пошарила рукой у пояса, и нашла подвешенный к нему короткий нож, и положила руку на его рукоять.

– А как по-твоему, госпожа, почему ты оказалась в реке? Разве ты не помнишь, что старуха загнала тебя в воду, размахивая перед твоим лицом сжатым кулаком, а ты покорно отступала перед ней? И ты была как те, что грезят наяву, и мы испугались за тебя, и я поднял камушек, и метнул, и попал тебе между лопаток, – растолковал Ади.

– Этого не могло быть! – не совсем уверенно и все же достаточно упрямо отвечала она. – Этого не могло быть…

Но по ее лицу мы поняли, что Ади своим объяснением смутил ее, и она задумалась о кознях старухи, и мало радости доставляют ей эти размышления.

– Если общество наше тебе неприятно, мы можем уйти, о госпожа, – сказал тогда Ади. – Ибо мы – не тюрки-кочевники, мы из благородных арабов, и поэтому не причиним тебе зла. К тому же нам не подобает смотреть на открытые лица женщин, которые нам не принадлежат. Будь я твоим отцом, о госпожа, ты до самой свадьбы не покинула бы дома. Накажи Аллах того, кто позволяет такой красавице разгуливать с непокрытым лицом, чтобы ее мог сглазить первый встречный! Пойдем, о Джабир, вернемся в лагерь.

– Вернемся, о Ади, – немедленно согласился я, потому что и впрямь наступило время возвращения.

Девушка решительно повернулась и снова шагнула в воду реки, чтобы переплыть ее и вернуться к своим подругам.

И тут Ади произнес стихи. Ибо если благородному арабу приходят на ум стихи, он обязан поделиться своей радостью с друзьями и произнести их.

И вот эти стихи:

Явилась она, как полный месяц в ночь радости,И члены ее нежны, и строен и гибок стан.Зрачками прелестными пленяет людей она,И алость ланит ее напомнит о яхонте.И темные волосы на бедра спускаются —Смотри, берегись же змей волос ее вьющихся.

Услышав первый бейт, девушка застыла, словно каменная. А когда прозвучал третий, она повернулась, и на губах ее блуждала улыбка, и во взгляде была радость.

– Прибавь, о Ади! – потребовала она.

И он прочитал другие стихи:

О девушка, ловкость ее воспитала!У щек ее солнце свой блеск занимает.Явилась в зеленой рубашке она,Подобной листве, что гранаты скрывает.И молвили мы: «Как назвать это платье?»,Она же в ответ нам сказала прекрасно:– Мы этой одеждой пленяли сердцаИ дали ей имя «пленяющая сердца».

– Прибавь, о Ади… – прошептала девушка.

– Очередь – за тобой, о госпожа, – возразил он.

И, к огромному нашему удивлению, дочь франка ответила арабскими стихами:

Награди Аллах возвестившего, что вы прибылиОн доставил мне наилучшее, что я слышала.Будь доволен он тем, что порвано, подарила быЕму душу я, что истерзана расставанием.

– Тебя слишком взволновали стихи, о госпожа! – воскликнул Ади, ибо и в голосе девушки, и в ее взгляде было какое-то безумие, еще не буйное, но, во всяком случае, непонятное и необъяснимое. – Если мы тому виной, то мы оставим тебя и возвратимся к нашим всадникам, а ты…

– Нет, постойте! – девушка не произнесла эти слова, а скорее выкрикнула, и вскрик этот был подобен тому, что издают раненые. – Побудьте со мной еще немного, поговорите со мной, о дети арабов! Ведь я так давно не слышала стихов на этом языке!..

– Ты приказываешь, мы повинуемся, о госпожа, – отвечал Ади, весьма удивленный.

– На голове и на глазах, – подтвердил нашу покорность я. – Кто научил тебя нашему языку, о госпожа?

– За мной ходила пленная сарацинка, она учила меня арабскому языку и рассказала об Аллахе, – объяснила девушка. – И она читала нараспев стихи, равных которым я нигде и никогда не слышала. О Ади, о Джабир, если бы вы знали, какую тоску будили в моем сердце эти стихи! А окончив их, Зейнаб говорила: «О доченька, ты родилась в землях, где не знают толка в женской красоте, достоинствах и совершенствах! Но ты вырастешь, и мы уедем туда, где не приходится весь год кутаться в звериные шкуры, где никто не вешает на стены толстые ковры лишь потому, что от стен тянет холодом, где красивые женщины ходят в легких шелках, звеня запястьями, и купаются в водоемах, вода которых благоухает розами! Мы уедем туда, где поэты соревнуются, кто лучше опишет красавицу, и лучшему из них повелитель правоверных дарит кафтан со своего плеча! Здесь нет для тебя достойного мужа, клянусь Аллахом!» И она плакала, и ругала наших мужчин, которые бьют своих жен, даже самые знатные из них, и тосковала по своей родине.

– Что стало с ней, о госпожа? – одновременно спросили Ади и я, хотя ответ был нам ясен, ибо тоска по родному дому убивает.

И не напрасно рассказывают, что когда Аммар Ясир, верный и преданный, бежал из Мекки в Медину, то пророк, да благословит его Аллах, после первых приветствий спросил о Мекке:

– В каком состоянии ты покинул Мекку и ее долины?

– Деревья в Мекке зазеленели, – отвечал Аммар Ясир, – воды прозрачны и воздух чист.

– Да успокоятся сердца! – воскликнул пророк. – Не говори больше о красотах Мекки, ибо огонь в моем сердце все еще не улегся.

Мы рассказали это предание девушке, и она одобрила его.

– Зейнаб умерла больше года назад, а я осталась жить среди людей, не знающих, что такое музыка и пение, и я ни с кем не могла говорить о тех стихах и мелодиях, потому что наши женщины не поняли бы их прелести, – сказала девушка. – И я стала тосковать так же, как тосковала она. Я хотела ходить босая по разноцветному мрамору, которым выложены края водоемов, и бегать в саду среди цветов, и слушать из-за занавеса длинные сказки, ради которых в женские покои приглашают лучших рассказчиков, и чтобы в сказках непременно были и любовь, и разлука, и расставание, и сближение…