Маргит Сандему - Последний из рыцарей

— Я позабочусь об этом, герцогиня. Но вам, по-моему, не стоит утруждать себя поездкой туда.

— Конечно… у меня нет таких… сил. Он понял, что она думала не о физических силах. — А теперь вам следует лечь, Ваше Высочество. Вам необходим отдых. Мы обо всем поговорим завтра.

— Хорошо. Тристан!..

— Я вас слушаю?

— Мне даже страшно подумать, что было бы с нами, не встреть я вас.

Он грустно улыбнулся — соломинка, за которую цепляется утопающий.

Но был рад и этому.

О том, чтобы обследовать Марину, не могло быть и речи. Доктор не мог даже приблизиться к ее кровати. Она начинала дрожать от страха, как только в комнату входил мужчина. В конце концов, Марину пришлось напоить допьяна. Это было тягостно, но другого выхода не было — девочку следовало осмотреть.

После осмотра доктор пригласил Тристана, Хильдегард и коменданта дворца в отдельную комнату.

Их опасения подтвердились: Марина была изнасилована. Хильдегард побледнела и откинулась на спинку кресла. Комендант чертыхнулся сквозь сжатые зубы.

Даже мягкосердечный Тристан с трудом сдерживал проклятья.

— Человек не виноват в своих склонностях, и нельзя упрекать графа Рюккельберга за его пристрастия. Но он не должен был давать им волю, ему следовало держать себя в руках. Он обрек ребенка на невыносимые муки. Пугал девочку, что палач заберет ее мать, если она не уступит ему или не будет держать язык за зубами. Он очернял мать в глазах дочери, убеждая ее, что мать совершила преступление. Все это так омерзительно, что граф не заслуживает прощения!

— Нельзя забывать и о тех двух девочках с кухни, — сказал комендант. — Им он тоже доставил много страданий.

— Да, я все время думаю о них. Надо для них что-то сделать. Боюсь, они и Марина не единственные жертвы графа.

— Значит, мы можем с ним расправиться? — с надеждой спросил комендант.

— Это зависит не от меня, — пробормотал доктор.

Хильдегард больше не могла принимать участие в разговоре. Сердце у нее сдавило железной рукой, она чувствовала бесконечную слабость. Эта рука сжимала сердце Хильдегард и по ночам. Она часто лежала с открытыми глазами, тяжело дыша, вслушивалась в удары собственного сердца. Сейчас сердце сдавило сильнее, чем обычно, перед глазами Хильдегард мелькали черные точки, в ушах шумело.

«Я не могу умереть, — испуганно думала она. — Только не сейчас, не сейчас, я нужна Марине. Господи, смилуйся, позволь мне пожить еще немного. Я хочу дождаться, когда Марина попадет в надежные руки и забудет весь этот кошмар…»

Хильдегард услыхала над собой добрый голос, теплая рука осторожно погладила ее по щеке, она открыла глаза и увидела Тристана, он стоял на коленях и пытался вернуть ее к беспощадной действительности.

Доктор и комендант дворца задумчиво смотрели на них. Хорошо, что у бедной герцогини есть хоть кто-то, на кого она может опереться, думали они. По крайней мере, этот красивый телохранитель короля не доставляет ей огорчений, а ей сейчас так нужна хоть капля радости.

Можно только удивляться, что среди интриг, кокетства, суеты и пошлости двора этим двум людям удалось сохранить способность к состраданию и добру.

И мыслями коменданта вновь завладели поборники.

Прошло несколько дней с тех пор, как гроб с телом герцога был отправлен в Ризенштейн. Тристан подождал, чтобы Хильдегард и Марина отдохнули и хоть немного оправились от потрясений. После этого он повез их в Габриэльсхюс. Им понадобились две кареты — у Хильдегард было много вещей. Тристан был счастлив, ему не терпелось показать им свой красивый дом, и он радовался, что отныне в этом доме будет уже не так пусто. Живя один, он значительно сократил челядь. Теперь он распорядился о возвращении многих слуг, и дом сверкал чистотой, готовый принять почетных гостей.

После случившегося Марина почти перестала разговаривать. Она замкнулась в своем мире, терзаемая стыдом, от которого не могла избавиться.

Тристан не знал, как достучаться до нее. Как убедить ее в том, что в случившемся нет ее вины, заставить забыть о прошлом и жить мыслями о будущем.

Хильдегард пришла в восторг от гордого фасада Габриэльсхюса, от великолепных клумб, разбитых в парке, который был уже по-осеннему оголен. Но больше всего ей понравилось внутреннее убранство дома.

— Какая изумительна мебель! — восхищалась она. — Сколько прекрасных вещей!

— Таким этот дом создал мой дед, маркграф Александр Паладин, — не без гордости, объяснил Тристан. — Большая часть вещей принадлежала его предкам, герцогам Шварцбургским.

— Но, Тристан, — обрадовалась Хильдегард, — выходит, мы с вами ровня!

— Не совсем, — улыбнулся Тристан. — Сколько у вас было предков знатного происхождения?

— Тридцать два, не больше.

— Не больше! — Тристан добродушно усмехнулся. — А у меня только четверо. Мои родители были дворянского происхождения, а вот мать моего отца, бабушка Сесилия…

— Это она была из рода Людей Льда? — осторожно спросила Хильдегард.

— Совершенно верно. И знаете, герцогиня, этим родством я горжусь больше всего. В крови Людей Льда есть что-то особенное.

Тристан считал своих предков так, как это было принято у дворян. Если оба родителя были дворянского происхождения, значит, у человека было два предка. Если дед и бабка тоже были из дворян, предков было уже четверо. С прадедами их было уже восемь. Тридцать два дворянских предка Хильдегард внушали уважение.

Марина с изумлением смотрела по сторонам.

— Мама, мы будем здесь жить? — почти беззвучно спросила она.

— Да. Пока.

— И Тристан тоже?

— Да, большую часть времени он будет жить с нами.

Марина кивнула. По ее глазам было видно, что ей это понравилось. Во всяком случае, она не возражала.

Хильдегард и Тристан вздохнули с облегчением.

Их огорчало, что Марина моется чаще, чем это было необходимо, она все время как будто пыталась смыть с себя невидимую грязь. Иногда она с отвращением разглядывала свои руки, словно прикоснулась к чему-то липкому, грязному, и начинала лихорадочно их вытирать. Она отказывалась смотреться в зеркало и не хотела прикасаться к своему телу. Каждое ее раздевание сопровождалось трудностями. Она уже давно не раздевалась добровольно.

Но Габриэльсхюс ей понравился, и это обнадежило Хильдегард и Тристана.

Дворецкий принес Тристану письмо.

— Оно пришло два дня назад, Ваша Милость!

Тристан внимательно прочитал адрес.

— Из Норвегии? Господи, что за каракули! Ни у кого, кроме моей безумной кузины Виллему, нет такого почерка: она так спешит, когда пишет, что читать ее письма почти невозможно. Но что она делает в Норвегии? Я слышал, будто они с Домиником пытались найти какого-то нашего родственника. Но это было уже больше года назад. Что же ей взбрело в голову на этот раз?