Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - фюрст

Ознакомительный фрагмент

— Н-н-не знаю, — проблеял он. — Не нюхал. Никто не подходит близко.

Я поднялся, отодвинул стул.

— Пойдем. Я как раз случайно хороший гербист. Это не по гербам, а по всякой и даже разной растительности знаток, умелец и вообще еще тот, понял?

— Да, ваша светлость, ага, хоть и не понял, но вы уж взгляните как бы сами и даже лично…

На палубе такой легкий ветерок, что почти штиль, небо вместо невинной голубизны уже зрело-синее, торжествующее, весь запад полыхает в несказанной пышности божественного заката, облака уже не облака, а плотные воздушные горы, хребты исполинские, внушающие оторопь и смирение…

На палубу, мачты и даже на море пал багровый отблеск пылающего неба, только статуя «Богини Морей» вся зеленая, окутанная множеством мелких веточек.

Я подошел вплотную, на веточках в самом деле начали распускаться крупные белые цветы, чистые и невинные, запах тоже чистый, без примеси сладости или чувственности.

— Хороший знак, — воскликнул я с чувством. — Что вы за люди, почему всегда толкуете себе на беду? Господь нас любит и посылает нам одобрение!

Юрген выдвинулся из толпы матросов.

— Нам? Одобрение?.. Ваша светлость, а кого же тогда в ад, если одобрение нам?

— Кого в ад, а кого в рай, — сказал я, — придумали люди. На самом деле у Господа, может быть, совсем другие намерения. Он слишком велик, чтобы нам дерзновенно пытаться угадать его желания. Тем более, как мне кажется, среди вас маловато докторов богословия и профессоров каббалистики?

Они с подозрением косились друг на друга, будто уже заподозрили в излишнем для мужчины умничании.

— Чистые белые цветы, — сказал я, — сулят для умных успех, а для дураков — удачу, так что всем нам что-то да обломится! А теперь идите пьянствовать, богословы!

С мостика прогремел крик:

— Отдать якорь!

Загремело железо, тяжелый якорь со следами молота на железных раскоряченных лапах грузно обрушился в воду. Взлетели брызги, я проследил взглядом за уходящей вниз тяжелой болванкой. Рядом со мной остановился крепкий матрос с мощной грудной клеткой, тоже смотрит вслед, но именно смотрит, а я созерцаю: если якорь не зацепится за дно, этому герою придется нырять и попытаться вручную зацепить рогом за грунт.

На каждом корабле, даже коггах, есть эти «якорные ныряльщики», у них оплата почти такая же высокая, как у корабельных плотников. Именно от якоря зависит, останется корабль на месте либо же его ветром снесет на рифы, мель или разобьет о скалистый берег.

Насколько помню, на мелях Гудвин-Сэндз, что чуть северо-восточнее Дувра, из-за плохих якорей разбивались не только отдельные корабли, но и целые эскадры. Там сгинули тысячи кораблей, а моряков — десятки тысяч, так как их якоря не могли удержать корабли. А чего стоит катастрофа на рейде Даунс, когда всю эскадру адмирала Бьюмонта, а это тринадцать линейных кораблей, выбросило на скалистый берег и разбило в щепки?

Ладно, их не жалко, мне будет жалко, только если что-то случится с этими двумя красавцами кораблями, они ж мои. Ордоньес как-то обмолвился, что, когда вышли из порта Черри, на всех кораблях было по тридцать якорей, а сейчас всего по два, несмотря на то что с погибших успели снять все, включая якоря.

Я слыхал, чему никак не могу поверить, что раньше якоря все были одноразовые: как только корабль поднимал паруса, якорный канат просто обрезали, и он оставался на дне. Но даже если это вранье, то все равно якоря приходится брать с большим запасом: либо зацепится на грунте так, что не могут поднять, либо канат лопается под напором шторма, либо приходится обрезать самим в опасной ситуации, когда нужно уйти срочно.

И потому, конечно, надо не забыть разместить заказ на якорные цепи. Хотя их придумал и оснастил свои корабли еще Александр Македонский, но еще полторы тысячи лет мир тупо пользовался канатами из пеньки, хотя меня выворачивает, когда вижу, как вместо каната поднимают нечто чудовищное и толстое, жутко облепленное илом и жидкой глиной. Такую веревочку, толщиной с бедро взрослого мужчины, попробуй отмыть, а потом еще надо высушить до того, как уложишь в бухту, иначе сгниет, и на следующий раз якорь точно останется на дне, а корабль понесет ветром, хорошо — если в море, а если на берег?

Вообще-то, учитывая, что подъем якоря — тяжелейшая и отвратительнейшая работа, могу понять желание просто оставить его на дне. Обычно якорь поднимают самые дюжие и тяжелые матросы, иногда по пятьдесят человек, это же надо представить, а так как такой толстый канат не накрутишь на барабан, то матросы по нескольку часов выхаживали шпиль, упираясь в огромные рукояти-вымбовки.

А пока корабль стоит на месте, приходится канат постоянно приспускать, избегая трения в одном месте. Потому и клюзы отделываются свинцом, чтобы тоже не перетерлись…

Нет, поставим только железные. Это новые рабочие места, потребуется много руды, угля, опытных кузнецов, а рабочую силу нужно кормить, где-то размешать, это привлечет добавочных строителей, поваров…

Глава 10

Был соблазн ночью снова попорхать над островами, но какие-то они слишком уж не мирные, где-то да шарахнет так, что разнесет в клочья, лучше пойду отосплюсь впрок… Однако я отогнал трусливые мысли и все-таки с полночи поптеродактилил на большой высоте, куда вообще-то не должны достать никакие стрелы.

Никто меня не остановил, но я сам мудро не стал нарываться на неприятности, запомнил расположение островов и тихохонько вернулся на корабль.

Море покрыто гибкими пластинами серебра, живое серебро, вспомнил я выражение из детства. Словно миллион миллионов блестящих рыб плывут по поверхности, то выскакивают, то погружаются в темные пугающие бездны.

Утреннее или вечернее солнце одинаково подсвечивает волны, я постоял, наблюдая за робким стыдливым рассветом, отыскал взглядом вчерашнее облачко и обнаружил, что оно уже совсем близко, только это не облако, а исполинская гора, что вырастает прямо из воды.

Обомлевши, я стоял на палубе, глазел. Юрген благочестиво перекрестился. Я перехватил его взгляд, всмотрелся, мороз пошел по шкуре. Гора выглядит древней, похожей на исполинскую глыбу мела, в трещинах, с навесами и кавернами, на одной из плит стоит фигура, которую я принял сперва за каменный столб, присмотревшись, сперва не поверил глазам.

Во-первых, размеры: фигура превосходит все мыслимое подобного сорта — наш корабль не больше пальца на ее руке, во-вторых, сама статуя изображает словно бы Венеру Милосскую, принявшую христианство. Безукоризненное лицо, чувственная фигура, но задрапированная в тяжелые одеяния, голова покрыта капюшоном, из-под которого выбиваются крупные локоны. Глаза смиренно опущены, голова чуть набок, а руки сложены на животе в христианском жесте смирения и покорности.

Конец ознакомительного фрагмента