Эльфицид: Служба - Альберт Беренцев

рабам, а не портившийся джабнах оставался на тарелке рядом с постелью Астер. Сейчас в тарелке лежало уже три джабнаха, и только благодаря этому Астер с трудом могла осознать, что находится здесь уже третий день.

Еще ей вчера принесли малюсенькую плошку толченых колки, и так Астер поняла, что ее пытаются лечить от горя и тоски. Но это было глупо, та тоска, которую она познала, была неизлечима, и никакие наркотики не могли бы здесь помочь, даже колки.

Сагир–Астер лежала на постели из черного камня в тесной келье, в заброшенной части монастырского лазарета. Во время последней эпидемии чумы эта часть лазарета предназначалась для заразившихся. Заболевших тогда было так много, что в такой маленькой келье их могло лежать несколько десятков. Не то, чтобы чуму можно было лечить, скорее больных людей и эльфов держали здесь просто, чтобы изолировать их от здоровых. Почти все узники лазарета тогда умерли.

Раньше Сагир–Астер испугалась бы лежать совсем одна в таком страшном месте, но теперь она не чувствовала ничего кроме пустоты. Не было никакой чумы. И умерших тоже не было. И ее самой тоже нет. Даже если она уморит себя голодом, то все равно возродится потом со стертой памятью, и все повторится сначала. Смысл исчез из мира, душа Астер была изнасилована страшным откровением.

Поэтому Астер просто лежала и смотрела на потолок из черного камня, пока ее мрачные думы не прервали крики орчихи–рабыни из коридора.

— Мой господин, аббатиса не велела…

— С дороги, зеленое дерьмо!

Дверь помещения вдруг оглушительно затрещала и слетела с петель, вместе с сорванной дверью в келью влетела орчиха. Рабыня, подброшенная мощным заклинанием, пролетела через всю келью и, ударившись спиной о каменную стену, завизжала и повалилась на пол.

В келью через проем, где только что была дверь, стремительно вошел юноша. Молодой человек был одет во все серое, его голова была гладко выбрита, глаза юноши сверкали гневом, а в правой руке клубился файрболл.

— Клянусь Тремя Сестрами, если ты сейчас же не уберешься, я приготовлю из тебя жареную орчатину. Пошла вон! — закричал юноша рабыне. Орчиха сочла необходимым повиноваться и ползком покинула келью.

Сагир–Астер приподнялась на постели:

— Илку! Что ты делаешь? В лазарет нельзя входить мужчинам, если они не больны.

— Считай, что я болен, сестра, — ответил Илку, стряхивая руку и гася файрболл, — И мне плевать на ваши глупые правила.

Астер не видела старшего брата уже несколько лет, ведь послушницам запрещалось встречаться с родными, впрочем…

— Ты мне не брат, Илку, — тяжело произнесла Астер, опуская голову на подушку, — Это все ложь. Не было у меня никого детства, и все мои воспоминания — только сон. И тебя я вижу на самом деле в первый раз.

— Неправда, — насупился Илку.

Повисло молчание. Конечно, все воспоминания Сагир–Астер были запрограммированы создателями игры, на самом деле она никогда не была маленькой, и ее братец Илку тоже. Но Астер была вынуждена отдать должное программистам — тот Илку, что стоял сейчас перед ней, был очень похож на мальчика, которого она помнила. Илку всегда был таким — молчаливым, жестоким и вечно обиженным.

— Кто ты, Илку? — спросила Астер.

— Твой брат. Человек–риа, боевой маг шестнадцатого уровня. А еще я староста деревни Кри. Меня выбрали три года назад, ты наверное не знала.

— Нет, Илку, нет, — сказала Астер, — Никто тебя не выбирал, ты всегда был старостой Кри, так сделали программисты. И сам ты всего лишь программный код, набор циферок.

— Зачем они тебя здесь заперли, сестра? — спросил Илку.

— Мои сестры–монахини меня боятся. Они боятся того, что я узнала, и самих себя тоже.

— Что ты им рассказала?

— Ничего.

— А откуда они тогда знают про… — Илку не смог закончить фразу, только нервно сглотнул.

— Оттуда же, откуда и ты. Мы все теперь знаем. Зло вошло в Мир через меня, но стало всеобщим.

— Да, а твои монахини просто решили спрятать башку в песок, как трусливый наэама. Как будто это поможет.

— А что поможет, Илку? Ничего уже не поможет. Нас нет, и не было никогда.

Снова повисло молчание.

— Я не знаю, что делать сестра, — наконец сказал Илку, и голос у него вдруг стал звонким. Так обычно бывало и в детстве, когда Илку собирался заплакать.

— Ты за этим пришел? Узнать, что делать? Но я не оракул, Илку. Я не знаю.

— Что ты видела, там в подземном лабиринте?

— Я не помню.

— И все же…

Астер задумалась:

— Я вроде бы уснула, когда пела Третью Табличку. Это последнее, что я помню. Я и сама не знаю, как получила ту информацию, которой сейчас обладаю. Помню, там было что–то страшное… А еще квадраты. Да я помню их — белые и черные квадраты, все вперемешку, их было так много…

— Квадраты? Почему квадраты?

— Я не знаю.

— Не знаешь? Как? — теперь голос у Илку задрожал, что свидетельствовало о приближающемся приступе гнева, так бывало и в детстве, сначала у Илку дрожал голос, а потом он что–нибудь ломал или бил того, кто слабее.

— Прости, Илку.

— Нет, нет, послушай, я не знаю, что делать, сестра, — скороговоркой произнес Илку, — Я староста Кри, я должен был давать игроку задание найти убийцу, а в конце квеста выяснялось, что я и есть убийца, и игрок меня самого убивал, если не хотел брать предложенные мною деньги… Я не понимаю, откуда я это знаю, но это было… Но теперь я уже не знаю, кто я, получается, что я никого не убивал, что наоборот, это меня несправедливо обвиняли и убивали игроки…

— Почему несправедливо? — вздохнула Астер, — Программисты сделали тебя убийцей. Значит ты он и есть.

— Да, но… — Илку уже был