Евгений Лукин - Тело, которому служишь

Крима попытался представить — и стало ему до того жутко, что он беспрекословно позволил увлечь себя в сторону белоснежного Танькиного Плеча. После первого бурного контакта двух Тел наступило относительное затишье, дававшее возможность добраться до Подмышки без приключений. Однако траванутый Морпион быстро изнемог, и в районе Локтя пришлось приостановиться.

Не следовало этого делать — на странников рухнула бурая шевелящаяся мгла, причем в тот самый момент, когда Криму угораздило глубоко вдохнуть. Грудную клеточку обожгло изнутри, ударило в головенку. В замутившейся Бездне мелькнула огромная Пятерня с варварски обкусанными Ногтями — на Дмитрии Неуструеве пытались возобновить контакт. Или, скорее всего, возобновить контакт пытался сам Дмитрий Неуструев. В следующий миг Танькин Локоть произвел резкий тычок, отбив растопыренные Димкины Пальцы.

Разумеется, находись Крима в нормальном состоянии, подобный Маневр для него особой опасности не представил бы, но после опьяняющего вдоха ориентация в пространстве была напрочь утрачена. Эпителий вывернулся из-под копытцев, и чертик (второй раз в жизни) вскоре обнаружил, что барахтается в обжигающей холодом Бездне. Слева нежно сияла радужная аура Таньки, справа темнела и клокотала, подобно буре, бешеная энергетика Дмитрия Неуструева.

Явилось это трагической случайностью или же, напротив, героическим поступком — сказать трудно. Все произошло так стремительно, а в головенке Кримы такая неслась круговерть, что он даже сам себе не смог бы дать ясного ответа. Вдобавок хрупкое тельце несколько раз кувыркнулось в пустоте, лево и право поменялись местами — и чертик ринулся наудачу.

И лишь когда объяла его бурая мгла и едкие миазмы поразили изнеженное на Таньке обоняньице, он понял наконец с восторгом и ужасом, что вернулся домой и что ничего уже не переиграть. Копытца погрузились в родную аурическую слизь. Малость придя в себя, Крима выпрямился, огляделся — и сердчишко стеснилось от горя, хотя мало что удалось различить блудному чертику сквозь крутящуюся грязноватую дымку. Кажется, на Левую Ключицу угодил.

Головенка гудела, каждый вздох отдавался жжением и тошнотой. Преодолевая себя, двинулся к Смотровой, тут же поскользнулся и вынужден был упереться лапками в Эпителий.

— Эх, ничего себе кто к нам пришел!.. — послышался неподалеку знакомый развязный голосок. — Сам Маникюр!.. Ты откуда вообще?..

Толстенький охальник Балбел, возникший из бурой хмари, колебался, казалось, во всех направлениях сразу, а шерстка его была, пожалуй, позеленее, чем у Морпиона. Да еще и выпуклые глазенки отливали алым.

— С Таньки… — сипло признался Крима.

— Возвращенец? — глумливо уточнил Балбел. — Одобряю! В трудный для Родины час…

— Как вы тут? — со страхом глядя на собрата, спросил Крима.

— М-мы?.. — изумился тот. — З-замечательно! Сам, что ли, не видишь?.. Гуляй — не хочу…

— А Этерафаопе Аброн?

— Нету, — решительно объявил Балбел. — Сбросили!..

— Как сбросили?

— С Тела сбросили! К-ко всем чертям… А не морочь народ! Ишь Телом он управляет… — Осекся, выпучил глазенки. — О! Так это ж ты нам и присоветовал… Пр-равильно присоветовал!.. Сбросили! И Тафрео сбросили… И Роерора…

— А Менингит?!

Балбел озадаченно пожевал губенками и развел лапки.

— Ушел Менингит… — сокрушенно молвил он. — Все Тело обыскали — нету… То ли прячется где, то ли сам в Бездну сиганул… не дожидаясь… — Внезапно подбоченился и загорланил:

Бога нет, царя не надо,Губернатора убьем…

Не иначе с Телом успел побеседовать.

Вскарабкавшись на Левое Ухо, Крима вконец обессилел. Ему было дурно, бросало то в жар, то в холод, коготки не слушались, глазенки слезились. Сколько дней можно прожить в подобной ауре?

А это, дружок, ты скоро и сам выяснишь.

Забился в Ушную Раковину и скорчился там, пытаясь дышать пореже. Нет, лучше уж видимость смысла, повсеместное притворство, бодрое вранье ударных будней, чем этот омерзительный развал… Кстати, а где Биссум, заведующий Левым Ухом?.. Нету. Никого нету. Все разбрелись…

Так и не набравшись силенок, Крима заставил себя вылезти наружу и, хватаясь за Волосы, кое-как влез на Темя. Там тоже было пусто… А, нет! Кто-то сидел на Плеши. Причем не на корточках, как подобает любому уважающему себя чертику, а прямо так, подмяв под себя хвостик и раскинув копытца.

Коленочки вихляли. Часто оскальзываясь, Крима приблизился — и узнал в сидящем Менингита. Выходит, Балбел не соврал. Впервые в жизни. Хотели сбросить начальника с Тела, да вот не удалось… А может, и не хотели. Может быть, все-таки соврал Балбел…

Заслышав шажки, Менингит поднял зеленоватую переплюснутую мордочку, и Крима увидел медленно проясняющиеся глазенки.

— А-а, вон ты кто… — хрипловато выговорил бывший командир Головного Мозга. — Вернулся… карапуз… А мы уже чертоматке нового заказали… Хотя какая теперь разница!..

Тряхнул рожками, очнулся окончательно.

— Почему ты вернулся?

— Здесь… Родина… — растерянно выдавил Крима.

Менингит плотно зажмурился, замотал головенкой.

— Эх… — сказал он с тоской. — Знаешь… Если бы все были такими, как ты… разве дошло бы у нас до Смуты?.. — Осекся. Личико исказилось яростью. — Да что ж я опять вру! — вырвалось у него. — Даже сейчас… Видишь?.. — пожаловался он вдруг. — Не могу уже не врать…

Умолк, закряхтел от стыда.

— Менингит… — тихо позвал Крима. — Скажи, Менингит… От нас хоть что-нибудь зависит?

— Ни-че-го… — с каким-то даже наслаждением выговорил тот, кто некогда считался командиром Головного Мозга. — Ни-че-го-шень-ки…

— А зависело?

Вместо ответа Менингит застонал и что было силенок ударил кулачком в Плешь.

— Будь ты проклят, алкаш!.. — рыдающе выкрикнул он. — Угораздило нас на тебе родиться!..

Словно отозвавшись на слабенький его удар, Тело взболтнуло Головой, и оба чертика скатились с Плеши — каждый в свою сторону.

Чертики не теряют сознания, во всяком случае от ушибов, однако, обрываясь с этакой крутизны, не раз подумаешь, что лучше бы уж теряли. Сначала Крима приложился всем тельцем о Плечо, затем головенкой о Сгиб Локтя, после чего кувыркнулся на Запястье, откуда сверзился на нечто ровное и плоское. Полежал, пережидая болезненные ощущения и тяжесть в темечке. Ощущения переждал, тяжесть осталась. Заскреб копытцами, оперся на локотки, огляделся.

Твердь. Видимо, та самая, что именуется Столом. Справа, окутанная ядовитой зеленовато-бурой аурой, громоздилась Рука.