Александр Розов - Созвездие эректуса

В этот вечер Келли и Санди впервые решили надолго (на целую ночь) отлучиться из дома: слетать с Акелой и Спарком на атолл Бутаритари и оценить перспективы подъема девяти японских палубных истребителей «A6M Reisen», модель 1939 года (вошедшая в историю второй мировой войны под кодовым названием ZERO). После того, как Оохаре и Уфале занялись авиетками-«ретро», охота за утопленными боевыми самолетами на окрестных мелководьях стала для тероанцев чем-то средним между хобби и бизнесом. В этом была еще и романтика (погружения в темное время суток, чтобы не мешали туристы-дайверы).

Узнав об этих планах, Винсмарт сначала пришел в ужас:

— Вы что, с ума сошли, через две недели после родов?!

Но Келли и Санди были непреклонны в своем желании «оторваться», и тогда док Джерри начал давать советы, более похожие на армейские инструкции:

— Во-первых, никаких вам погружений, никаких ныряний, никаких…

— Но мы же тогда ничего не увидим! — возмутилась Санди.

— Можешь надеть маску, опустить личико в воду и смотреть.

— Это неудобно, — сказала Келли, — и что нам сделается, если мы нырнем метра на три?

— На метр, — отрезал Джерри.

— На два, — предложила она, — по рукам?

— Ладно, — сказал он и повернулся к Спарку, — Валентайн, если я только узнаю, что ты дал девчонкам акваланг… Ну, короче, ужас, что я тогда сделаю. Теперь про полеты. Упаси вас все боги и богини Океании, посадить Келли или Санди за штурвал самолета. Роджер, не делай большие глаза, я уже тебя ловил на попытке это сделать. Дальше, запомните еще пять «не»:

не прыгать в воду с высоты больше 10 футов,

не поднимать больше 10 фунтов,

не пить ничего алкогольного, крепче кефира,

не курить. Вообще не курить. Ничего.

И последнее «не»: никакого секса на природе.

— Что, вообще?! — воскликнула Келли.

— Ну… Скажем, так, если вы, все-таки, будете этим заниматься, то выберите какой-нибудь другой способ, если не хотите иметь кучу неприятностей. Я понятно выразился?

— Понятно, — вздохнула она, — ладно, мы будем работать над этим.

В таком виде советы были приняты. Оставалось разобраться с присмотром за потомством. Несмотря на уважение и доверие к Тавохаги, молодые родители не рискнули оставлять малышей на нее одну, и уболтали дока Рау, Абинэ и дока Джерри присмотреть за ними дополнительно. Правда, практически из этого мало что вышло. То есть, Абинэ честно попыталась было заняться присмотром всерьез, но Тавохаги стала ворчать, что молодежь бестолковая, и только путается под ногами, так что шла бы лучше Абинэ кормить своих мужчин, поскольку они в еде ничего не смыслят, и если предоставить их самим себе, то запросто могут испортить желудок. В такой ситуации всем троим ничего не оставалось, кроме как устроить пикник на берегу, рядом с пирсами хаусхолда E9. Отсюда хорошо просматривалась терраса, где Тавохаги устроила всех малышей, и устроилась сама.

— Коллега Джерри, вы знаете легенду о воине по имени Фидиппид, бежавшем в Афины с вестью о победе на Марафонском поле над персами в 490 году до н. э.? — спросил док Рау.

— Конечно, — сказал Винсмарт, — В честь этого парня названа самая длинная олимпийская дистанция, 40 километров, если не ошибаюсь.

— Примерно так. А помните, что с ним было, когда он добежал?

— Выпил, закусил и пошел по девочкам? — предположила Абинэ, разравнивая горячие угли старой саперной лопаткой.

Док Рау покачал головой.

— Нет, милая леди. Фидиппид крикнул: «радуйтесь, афиняне, мы победили!», и умер.

— От чего?

— Перенапряжение, надо полагать.

— Мда, — сказала она, — есть у таитян хорошая поговорка «не торопись, а то успеешь». А к чему эта байка? Я что-то не догоняю.

— Да так, смотрю на одного знакомого ученого. Его настроение мне не очень нравится.

Винсмарт взвесил в руке канистру домашнего пальмового вина, наполнил пластиковые стаканчики и поинтересовался:

— Это вы про меня что ли?

— Увы, коллега. Вы демонстрируете тревожные признаки марафонского синдрома.

— Какие же?

— У вас последнее время на лице написано вот такими буквами «Я уже прибежал», — док Рау показал двумя ладонями размер воображаемых букв.

— Правда? — расстроенно спросил Винсмарт.

— У Джерри депрессия и ничего больше, — возразила Абинэ, — он устал, ему надо отдохнуть, как следует, только и всего. И еще климат. Да, точно! Джерри, я поняла! Тебе надо побыть в родном климате. Хочешь, я с тобой съезжу в твою Канаду? А что? Я никогда не ходила по реке на каноэ. Говорят, это круто!

— Там сейчас начинается зима, — сказал он, — Реки замерзают.

Абинэ задумалась, но очень ненадолго.

— Ага! Значит, там есть снег. Это тоже круто, ты меня будешь учить ходить на лыжах.

— Тебе там будет холодно, — заметил Винсмарт.

— Если не хочешь вместе со мной, так и скажи, — ответила она, аккуратно укладывая на угли большие куски мяса тунца, завернутые в фольгу, — Я не обижусь. Мало ли, может, там у тебя первая любовь, или вообще хочется побыть одному. А что? Бывает.

— Да нет, не в этом дело.

— Вот именно, — констатировал док Рау, — а дело в том, что у вас, коллега, этот синдром. Хотите, скажу, о чем вы думаете? Вы думаете: вот я бежал изо всех сил, рвал жилы, и куда-то прибежал, а что дальше? Что изменилось от всего, что я сделал? И главное: что я еще могу сделать, или уже ничего не могу?

— Этак я скоро поверю в ваше колдовство, — пробурчал док Джерри.

— Никакого колдовства. Просто психология. А хотите, скажу, что вам с этим делать?

— Валяйте. Все равно, это ваше «а, хотите?» не более, чем фигура речи.

Док Рау улыбнулся и кивнул.

— Действительно. Знаете, коллега, существует такое правило: если вас донимают какие-то вопросы, надо просто взять, и ответить на них.

— Вот так, взять и ответить? — удивленно переспросил Винсмарт.

— Да, вот так. Они же не сложные, верно?

— Ерундовые, — поддержала его Абинэ.

— Понятно. Все вокруг такие умные, один я полный кретин.

— Наоборот, Джерри, — возразила она, — ты ужасно умный, а в простых делах это мешает. Ты начинаешь искать какие-то скрытые смыслы там, где их ни фига нет. Это …

Она смутилась и замолчала.

— Продолжай-продолжай, — подзадорил он, — раз уж начала, так не останавливайся.

— Только ты тогда не обижайся, — потребовала Абинэ.

— Не буду. Я же сам попросил.

— Это, — продолжала она, — европейский глюк, будто в жизни должен быть какой-то смысл. Типа как «min» у конфуцианцев, только еще хуже. Конфуцианец хотя бы уверен, что, если он ведет себя по-человечески, то смысл в его жизни непременно есть. А бедняга европеец мучается вопросом: «есть ли смысл в моей жизни?». Поиски этого долбанного смысла уже отравили жизнь десяткам поколений толковых европейцев и янки.