Мария Быкова - Жребий брошен

Принцы из Западных Земель — это, согласитесь, банально. Все эти блондины в золотых коронах, с золочеными же церемониальными шпагами и белоснежными, точно после стирки, лошадями — целые стада таких вот персонажей бродят из книги в книгу, создавая нешуточную конкуренцию роковым брюнетам, главным завоевателям нежных девичьих сердец. Повторять то, что сделано до меня сотни и сотни раз?! Ну уж нет, мой принц должен был сделаться чем-то особенным.

Он и сделался. Мнемо-образ я создавала добрых полчаса; открыв же глаза, с удовольствием обозрела созданное и пришла к выводу, что старалась не зря.

Принц вышел просто загляденье, а не принц. Росту он был чуть выше среднего, такого, чтоб я доставала ему приблизительно до плеча. Ниже было как-то немужественно, выше же — неудобно; что мне, подпрыгивать к нему, что ли? Лицо ему, подумав, я сделала смуглое — но тоже не так чтобы слишком, а немножко потемнее загара; глаза большие, черные, влажные и чуть навыкате. Принца, впрочем, это нисколько не испортило, напротив, добавило ему еще немного страстности. Черные вьющиеся волосы волной спадали ниже плеч, брови — тоже черные и густые — изгибались с максимально возможным эстетизмом. Нос у принца вышел орлиный, донельзя благородный (прототипом послужил Генри Ривендейл), рот — крупный и яркий; на мой взгляд, последняя деталь получилась даже великовата. Впрочем, велик — не мал, мрыс с ним. Должны же у этого… хм… идеала быть хоть какие-то недостатки?

Помимо вышеперечисленного принц был строен и широк в плечах. Белый мундир, вынырнувший из смутных глубин моей фантазии, замечательно оттенял цвет его кожи; поначалу я присобачила поверх еще и синий магический плащ, но потом убрала, решив, что выйдет уже перебор. И так понятно, что особа непростая.

Спохватившись, я добавила принцу саблю — синей стали, хищно изогнутую, с инкрустированной серебром рукоятью. (Ну не в руках же ему оружие таскать?) К сабле добавились и ножны, выложенные драгоценными камнями. Дизайн ножен был нагло украден с последней сумочки Полин.

Образ был абсолютно готов. Мне оставалось произнести одно-единственное слово, чтобы передо мной встал этот самый только что созданный принц — живой, адекватный и, вероятно, такой же удачный, как и давешний мгымбр. Одно только слово, один только жест — и…

Стоп! Я опустила уже поднятую для заклинания руку. На ум неожиданно пришли все те мытарства, которые мне пришлось перетерпеть после Савайна. Ладно, тогда я еще легко отделалась — а что же будет сейчас?!

По принцу было отчетливо видно: он не какой-нибудь, а наследный, самый что ни на есть. В географии я, признаться, сильна не была, но где-то в недрах подсознания заворочалась жуткая мысль: а вдруг где-то там, скорее всего на юге, имеется то самое государство, которое мой принц и должен наследовать? У-у, что тогда будет… я отчетливо представила, как принц, ухватив меня под локоток, мчится отстаивать отцовскую вотчину от посягательств, и мне сделалось плохо. Если принц выйдет таким же качественным, как мгымбр, дело закрутится всерьез, простым скандалом оно не ограничится. А уж если каким-то невероятным попущением богов получится так, что своего принца я срисовала с настоящего наследного принца тамошней державы…

Я зажмурилась от ужаса, поняв, что тогда со мной сотворит Эгмонт. Не-э, тут я простым докладом не отделаюсь. Спасибо, если можно будет обойтись зазубриванием родословных всех монархов всей Ойкумены…

Вдобавок взгляд мой случайно упал на свежий выпуск «Нашей газеты», закрепленный между стволом березы и толстой веткой. Мгымбрик на обложке всем видом изображал несказанный ужас: он прикрывал глаза крыльями, драл в отчаянии головной гребень и, умоляюще сложив лапки, плюхался на колени, явно взывая к моему милосердию. По его виду было отчетливо ясно, что делиться своим законным местом на первой полосе он не согласится ни за какие коврижки.

Я взгрустнула. Пройтись сейчас с принцем под ручку было бы, конечно, здорово. Но пройтись удастся только разик, а куда его потом денешь?

Ладно, мрыс с вами. Я уныло ссутулилась, загоняя образ в мнемо-амулет. Удалять его было жалко: получилось уж больно здорово, ничем не хуже той олимпиадной кучки, до сих пор уныло хлопавшей многочисленными очами в моем амулете.

Мгымбрик, поняв, что дело обошлось, лихо отплясывал козерыйку.

Адепты неожиданно ахнули слитным восхищенным хором: черное небо над кронами вдруг вспыхнуло золотым огнем. На секунду мне показалось, что небосвод раскололся на кусочки, которые сейчас рухнут вниз и погребут под собой землю; но тут вспыхнуло, громыхнуло — и на фоне золотого сияния расцвели обычные вспышки фейерверков. Каждый новый залп студенты встречали новым хоровым воплем; оглянувшись, я увидела, как Полин, прильнув к некроманту, громко хлопает в ладоши и требует немедленного продолжения банкета.

И банкет продолжился! Не знаю, кто из магистров был автором фейерверка — думаю, все-таки Фенгиаруленгеддир, — но постарался он на славу. Иллюзии были изумительные; мой принц, конечно, получился бы не хуже, ну да речь не о том. В небесах сражались драконы, мчались эльфийские парусники, вырастали из звездного света огромные города. Я охрипла от восхищенных воплей; мгымбрик поддерживал меня тоненькими завываниями, наполовину высунувшись из двухмерного пространства газеты. Рядом с нами как-то конденсировался Генри Ривендейл; втроем кричать было веселее, чем вдвоем, так что мы с радостью приняли герцога в теплую компанию. Ящер свистящим шепотом убеждал вампира взять меня на плечи («Знать надо, как за девушками ухаживать!»), тот с сомнением косился на меня, а я с удовольствием грозила обоим кулаком, выпуская из него слабенькие искры.

— Беллетэйн, Беллетэйн! — звонко орал мгымбрик; адепты кричали что-то похожее, только уже вразнобой. Полин требовала от некроманта звезду с неба, тот, судя по спешно притащенной лестнице, собирался немедленно выполнить заказ. Я щелкала пальцами, выпуская целые тучи синих искр; щелчки выходили звучные, немногим хуже южных кастаньет.

Теплая земля под ногами, едва-едва распустившиеся листья, черное небо, сейчас расцвеченное каким-то восточным орнаментом, — все дышало со мной в унисон, и я готова была смеяться от переполняющего меня восторга. Сегодня ночь фэйри, ночь силы и любви; мне исполнялось двадцать лет, и целая вечность лежала впереди — пронзительно-прозрачная вечность, озаренная звездным светом.

И я была счастлива. Даже без принца; мне плевать было на четверку по некромантии, плевать на тот взгляд, на одиночество, сей, час казавшееся почти ненастоящим, — на все, кроме этой ночи, ночи Середины Весны. Где-то глубоко внутри меня искрился смех; честное слово, я готова была обнять сейчас первого встречного, хотя бы того же Генри Ривендейла.