Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — властелин трех замков

Ознакомительный фрагмент

Я хмуро вспоминал Грубера, его внешность, манеру говорить и сидеть на коне, гордый разворот плеч, смуглое мужественное лицо. Такие всегда нравились и всегда будут нравиться женщинам. Женщины — дуры, ничего не видят, кроме внешности, хотя и любят поговорить о каких-то иных достоинствах мужчины, кроме того, которое в моем прошлом мире заменило все остальные достоинства.

Грубер, барон-разбойник, романтичный герой, который не страшится самого короля, а на своих землях вершит суд, не считаясь даже с церковью. Сильный, значит, мужчина. А женщины инстинктивно липнут к сильным, это глубинный зов природы, ведь только сильные могут обеспечить выживаемость рода…

Конечно, такой вспыльчивый красавец завладеет воображением любой дурочки. А эта Женевьева — дурочка, по ней видно. Раз красивая — то дура, это любой знает, а если очень красивая — то дурочка в степени.

Постепенно я привычно выдвинулся далеко вперед, наконец за спиной застучали копыта мула. Кадфаэль поехал рядом сумрачный, поглядывал на меня искоса, но в разговор не вступал.

— Если вас ударили по щеке, — проговорил я наконец, — надо подставить задницу, верно? Будет менее больно и более звонко.

— Не понимаю вас, сэр Ричард…

Чаще всего он зовет меня братом паладином, но когда вот так пытается выразить неодобрение, то я для него — сэр Ричард. Я оглянулся на повозку, на хорошей скорости идет по дороге, в то время мы стараемся держаться в сторонке, чтобы не заставлять благородную леди глотать пыль.

Кадфаэль перехватил мой взгляд.

— Заметили, что не торопится?

— Да, — пробормотал я, — теперь это понятно. Ждет, когда нас догонит Грубер с его командой. У него кони не такие резвые.

— Может быть, как-то принудить… Боже правый!

Повозка замедлила движение, кони свернули в сторону могучего развесистого дуба. Едва остановились, конюх соскочил и принялся их расседлывать.

Поворотив коня, я понесся во всю прыть. Дверь распахнулась, Женевьева спустилась по ступенькам сама, двигается грациозно, и, словно бы не замечая скачущего в ее сторону главного охраняющего, повернулась к небольшому ручейку, что вытекает из-под корней дуба.

Когда я резко осадил коня, она уже сидела, опустив босые ноги в воду. Длинное платье оказалось приподнято чуть выше лодыжки, что вообще-то неприлично, но сейчас она в роли дитяти природы, что гимназиев не кончало, в греческом зале не бывало, и вообще надо быть ближе к природе.

— Что случилось? — гаркнул я.

Она медленно подняла голову, вскинула длинные ресницы. Взгляд удивленный, но меня затошнило от притворства: любой вздрогнет, если над головой вот так рявкнуть, все видела и ко всему готовилась, все рассчитано, змея в синем платье.

— Что? — переспросила она нежным мелодичным голосом. — Ничего не случилось… Просто я устала и теперь изволю передохнуть. Здесь тень от жестокого солнца, моя нежная кожа не выносит солнечных лучей… здесь лесной ручей… Или это не лесной? Неважно…

Клотар высится в седле хмурый, неподвижный, а я сказал, не скрывая бешенства:

— Леди Женевьева, мы едва отъехали от города!.. Какой отдых, если кони даже не успели разогреться? Она сказала холодно:

— Кони? Вы говорите о конях, сэр Ричард?

— Они хотя бы бежали по этой выжженной солнцем степи! — ответил я люто. — А вы нежились на подушках! Я видел, сколько вам их туда напихали. Ладно, я не стану препираться. Раз уж ваш дурак расседлал коней, пусть передохнут малость. Но отныне останавливаемся только по моему приказу!

Она поморщилась, отвернулась и произнесла очень холодно:

— Вас наняли, чтобы сопровождать меня. А как ехать и где ехать — определяю я. А также когда отдыхать.

— А вот хрен в задницу, — ответил я в бешенстве. Кадфаэль, что как раз подъехал, охнул, а Клотар вздрогнул, нахмурился, его рука потянулась к рукояти меча. — Здесь все определяю я!.. Если ваш холуй на облучке осмелится… Эй ты, идиот, слышишь?.. Остановишь без моего разрешения — убью на месте. Запомните все: в море капитан корабля — царь, Бог и верховный судья всем и всему. А сейчас мой приказ: обедаем и выступаем тут же… Отдыхать на ходу!

Леди Женевьева раскрыла хорошенький ротик, явно собираясь возразить, но в нашу сторону несется огромный черный пес, пугающе громадный, пасть распахнута, в красной, как жерло горящей печи, блистают острые зубы и длинные жуткие клыки, и она умолкла, подобрала ноги и съежилась. Даже Клотар, который уже вроде бы понял, что пес при мне, но и он, похоже, передумал слезать с коня.

Пес бросился мне на грудь, я заранее изготовился к толчку и сам сделал движение вперед, мы сшиблись, и я на ногах устоял, молодец. Пес пытался меня лизнуть, запрыгал вокруг, спрашивая, почему остановились.

— Привал, — объяснил я ему. — Есть тут, видите ли, слабые!.. Отдыхать им восхотелось.

Леди Женевьева смотрела на пса с великим отвращением.

— Если уж захотелось чего-то, что слушалось бы и не перечило, почему не завести собаку?

— Хорошая идея, — признал я. — Это лучше, чем заводить женщин.

Она поморщилась, я не дал ей назвать пса верблюдом с клыками, посмотрела на Клотара.

— Наш охранник изволит разрешить нам пообедать. Вы поняли?

Он поклонился.

— Да, госпожа.

Я чувствовал себя настолько разозленным, что даже перекусить сел в сторонке. Бобик счастливо глотал куски жареного мяса, крутобедрая дочка хозяина снабдила на неделю, но, думаю, вечером все сожрем, глаза стали маслеными, смотрит преданно, хвост колотит по бокам, как у среднеазиатского варана.

Клотар, леди Женевьева и конюх устроились у самой воды, жевали медленно, явно затягивая обед. Кадфаэль вообще не ел, а я закончил чашечкой крепкого кофе, ветерок от нас, первым насторожился Клотар, для него это просто неизвестный запах, а леди Женевьева прикрыла глаза и замерла, принюхиваясь.

Я поднялся, отряхнулся.

— Все, обед закончен. Если кто не опорожнил мочевой пузырь или кишечник, советую сделать это сейчас. Дальше поедем без остановок.

Леди Женевьева спросила ехидно:

— До самого Каталауна? Или куда вы там едете?

— Отсюда и до ночи, — ответил я голосом армейского офицера. — Выполнять!

Вообще-то я не думал, что они вот так сразу соберутся, просто старался выглядеть жестоким и непреклонным, но, видимо, в этом феодальем мире только так и нужно, к тому же я уже потренировался в своем Амальфи, словом, подчинились беспрекословно, леди без всякой помощи взобралась в повозку, разве что с треском захлопнула дверцу, протестуя против деспотизма, кучер дернул вожжи, и отряд тронулся на рысях, а потом, разогревшись, кони довольно долго шли галопом.