Страшные истории острова Джерси (ЛП) - Майклз Эррен

Пока эти мысли устало проносились в встревоженном сознании Джеймса, его жена зашевелилась. Он задержал дыхание, надеясь, что она продолжит спать, но внезапный вздох вернул ее в сознание, и она немедленно села.

— Тебе приснился кошмар? — мягко спросил он ее.

Она на мгновение замолчала, а затем ответила мягким голосом:

— Я не знаю. Мне кажется, что да, но я ничего не помню.

— Иногда они такие.

Когда этот краткий обмен репликами закончился, и они погрузились в молчание, щебет птиц снаружи казался громче, чем когда-либо.

— Ты еще не хочешь поговорить об этом, Люси?

— Поговорить о чем? — спросила она, пытаясь выиграть время.

— О той ночи и о том, что тебя беспокоит.

И снова она ответила не сразу, и они вдвоем слушали какофонию птичьего пения, пока Джеймс ждал.

— Я не хочу говорить об этом, — осторожно сказала Люси, — но думаю, что должна. Думаю, что буду жить в этой ночи вечно, если не буду говорить об этом.

Джеймс почувствовал облегчение от того, что она готова говорить, но внезапно почувствовал беспокойство по поводу того, что она может сказать.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что произошло, — он заколебался, — но только если ты готова.

— Если я буду ждать, пока почувствую, что готова, я никогда не заговорю об этом.

Джеймс кивнул и сжал ее руку.

— Я слушаю, — сказал он, как он надеялся, успокаивающим тоном. — Я здесь ради тебя, ты это знаешь.

Птицы притихли, будто они тоже хотели услышать, что она скажет, и солнце начало посылать свои первые, робкие, розовые лучи, пока Люси говорила.

— Это было так странно… Но ты это знаешь. Я не знаю, о чем ты думал или чувствовал, но что касается меня, я испугалась, когда впервые услышала эти колокола. Это был шум, которого там не должно было быть. Колокола звучали так неестественно.

Джеймс подумал, не согласиться ли с ней. Он чувствовал то же самое, но беспокоился, что если начнет говорить, Люси может остановиться, поэтому он молчал и слушал, как она продолжает.

— Однако страх, который я испытывала поначалу, изменился. Как только я увидела всех этих счастливых людей, марширующих к нам, он просто улетучился, не оставив ничего, кроме ощущения солнечного света. Я думала… ты подумаешь, что я такая глупая, раз думаю об этом.

— Нет. Я знаю, что ты кто угодно, только не глупая.

Она улыбнулась, быстро недовольно поджав губы, и призналась:

— Я думала, что все это шоу каким-то образом предназначено для нас. Я не знала, кто заставлял нас видеть эти вещи, и я не знала, почему они хотели показать их нам, но я знала, что это было для нас. Это было своего рода послание. В этом есть смысл?

— Я так думаю.

— Но ты сам этого не чувствовал, не так ли?

Джеймс твердо покачал головой:

— Нет. Я испытал чувство благоговения, но… мне и в голову не приходило, что это может быть посланием.

— Думаю, это был тот факт, что мы были свидетелями какой-то свадебной процессии. Мы с тобой поженились двумя неделями ранее, а потом, после такого прекрасного дня, в такой романтический вечер… мы увидели это. Когда я увидела ту пару в карете, я поняла, что это мы. Я имею в виду символически, я имею в виду… не могу подобрать слов! Но можешь ли ты понять, почему я так себя чувствовала?

— Могу. Теперь, когда ты так это сформулировала, это имеет смысл. Я чувствую себя глупо из-за того, что сам в то время не подумал об этом подобным образом.

Она была благодарна ему за понимание и одарила его взглядом, который был не совсем улыбкой. Это было выражение, которое передавало теплоту скорее незаметно, чем улыбка.

— В частности, я чувствовала, что у меня была какая-то глубокая связь с этой невестой. Она была в том же месте, что и я. Когда-то в прошлом у нее был самый счастливый день, такой же, как у меня совсем недавно был свой. Я хотела… я хотела пообщаться с ней… Я хотела, чтобы она знала, что я чувствую к ней сестринское родство… Для тебя это, должно быть, звучит так абсурдно.

— На самом деле это не так. Думаю, я прекрасно понимаю.

— Вот почему я подошла к экипажу, — прошептала Люси, — я так хотела этой связи. Ее муж был счастлив, и он мне нравился, но она была под вуалью. Я вообще не могла разглядеть ее лица. Затем она подняла вуаль, и я увидела это…

— Что увидела?

Люси опустила глаза и вцепилась пальцами в простыню:

— Я видела страдание, Джеймс. Я видела неприкрытое отчаяние. Все там были так счастливы, у всех кружилась голова от радости за нее, но у нее самой не было счастья. Когда я посмотрела на ее лицо, я увидела, что это убило ее. Ее убило страдание. О Джеймс! Ее лицо сгнило и распалось на части! Из самого прекрасного лица, которое я когда-либо видела, оно превратилось в самое отвратительное. Оно стало обезображенным болью и ужасом. Она умерла несчастной и одинокой, Джеймс, эта прекрасная женщина, я просто знаю, что это так!

Джеймс притянул жену к себе. Она не сопротивлялась его прикосновениям, но он чувствовал, что это не принесло ей утешения.

Люси прошептала ему в грудь:

— Хуже всего то, что я знаю, что она была рядом со мной. Я знаю, что это было каким-то образом посланием для меня, что мы одинаковы…

С этими словами Люси разрыдалась, прижавшись к мужу.

В тот день Джеймс снова был на дороге, где они с Люси увидели зловещее видение — то самое, которое, как теперь верила его жена, предвещало ей какую-то печальную участь. При ярком свете дня все выглядело по-другому. Не было никакой угрозы, никакого намека на колокольный звон под землей. Солнце было таким ярким, что если бы вокруг были какие-нибудь призраки, их тусклое свечение полностью потонуло бы в солнечном свете. Солнце сделало бы их такими же невидимыми, как звезды.

Он не остановился и даже не замедлил шаг, когда добрался до места, где они видели процессию. На прошлой неделе он провел часы, копаясь в старых газетах на микрофильмах и расспрашивая библиотекарей и пожилых местных жителей. Он написал несколько писем людям, которые, как он надеялся, могли бы пролить для него некоторый свет на этот вопрос. Он уже обнаружил несколько вещей и надеялся, что вскоре обнаружит еще несколько.

Коттедж, который он искал, был спрятан в тени нескольких древних дубов. Джеймс на мгновение остановился, осматривая коттедж и его окрестности. Он не мог сказать, казались ли деревья угрозой маленькому дому или защищали его. Деревянные ступеньки, ведущие к небольшому крыльцу перед домом, заскрипели, когда он поднялся по ним. Кто бы ни был внутри дома, он бы понял, что у него посетитель, еще до того, как постучал в дверь, при условии, конечно, что внутри вообще кто-то есть. Вокруг было так тихо, что казалось вероятным, что коттедж пустует, а его поездка — пустая трата времени.

Джеймс тихонько постучал в дверь и подождал мгновение, прежде чем она приоткрылась на несколько дюймов, чтобы показать лицо пожилой женщины, смотревшей на него из щели между дверью и косяком. Он мог сказать, что внутри дома было темно, но резкий луч света каким-то образом пробился сквозь тенистые ветви дубов и достиг этого старого лица, заставив его прищуриться. Даже при ярком солнечном свете, падавшем на него, морщины были такими глубокими, что терялись в тени.

— Что вы хотите? — спросила она, прежде чем Джеймс успел что-либо сказать. — Я ничего не покупаю.

— Все в порядке, я ничего не продаю, — ответил Джеймс самым теплым и ласковым тоном, на который был способен. — Меня зовут Джеймс Кардрю, и я провожу кое-какие исследования по местной истории.

Он сделал паузу, раздумывая, что сказать дальше. Он не хотел вводить эту пожилую женщину в заблуждение относительно того, в чем заключалась его миссия, но чувствовал, что не может просто так пускаться в рассказы о шествиях призраков, поэтому, помолчав немного, продолжил:

— Я так понимаю, ваша семья долгое время жила в этом коттедже. У вас здесь глубокие корни, и я надеялся, что смогу задать вам несколько вопросов.