Избранное (СИ) - Измайлова Кира Алиевна

– А именами старшей шестерки не называют?

Я помотал головой.

– Только если часть возьмут, и то редко. Ну вот, например, если у кого-то имя начинается с «калью» или «лью» – это наверняка в честь Величайшего.

– А… – судя по выражению лица Эсси, она меня не поняла.

– Величайший – Кальювусан, – напомнил я.

– У нас его совсем иначе называют, – сказала она удивленно. – Как же так, боги ведь одни и те же!

– Ну, у Величайшего не одно имя, – пожал я плечами. – Ничего странного я тут не вижу! Так вот… вообще, нечасто встретишь человека с таким именем. Того, кто сына так назовет, непременно гордецом считать станут, особенно если ребеночек еще не слишком хорош удастся. Да и маяться ему потом всю жизнь, оправдывать такое имя… А так – старшую шестерку вообще, знаешь ли, лишний раз да без дела лучше не поминать. Мало ли, в каком они нынче настроении!

– И Великого Нижнего тоже?..

– Конечно.

– А то, что ты ругаешься все время: пропасть, проваль, – это разве не обращение к нему?

Я почесал в затылке.

– Да нет вроде. Но, знаешь, мне почему-то кажется, что вот он как раз особенно сердиться не будет. Посиди с его в компании духов, обрадуешься, если кто живой к тебе обратится!

– Обижусь! – предупредила Эсси. – Хотя… пусть я и дух, но ты на воплощение Великого Нижнего все равно не тянешь!

– И на том спасибо…

– А ты его имя знаешь?

– А ты разве нет? – удивился я.

Эсси помотала головой.

– Мне никогда не говорили. У нас его если и поминали, то шепотом. А когда я попыталась найти имя в книгах, оказалось, что оно отовсюду вымарано, можешь представить?

– Однако! – сказал я. – Значит, это давно уже началось…

– Что началось?

Пришлось пересказать ей то, что я узнал от хуторянина Сивого.

– В общем, смертознаи набедокурили, а обижают мирного бога, – заключил я.

– И правда, – согласилась Эсси. – А ты мне это имя скажешь?

– Скажу, чего ж не сказать. Только ночью, ладно?

– Хорошо, – кивнула она. – Постой, я забыла еще спросить про твоего брата… Что значит Шюрь?

– Шюрь – первенец, – пояснил я. – У кого с фантазией плохо, вообще всех детей называют по порядку – первый, второй, третий…

– Так, значит, выходит… – произнесла Эсси, подумав. – У вас есть значащие имена и есть имена, данные в честь богов, верно?

– И еще такие, что давным-давно используются в роду, только никто уже не помнит, что они означают, – добавил я. Потом кое-что припомнил и сказал: – Но значащих тоже не особенно много. Сама понимаешь, мало кто захочет назвать сына «тупицей» или дочку – «доской». А вот в честь лучших кораблей, бывало, называли…

Эсси смерила меня подозрительным взглядом.

– Сдается мне, – произнесла она, – что корабли эти были вовсе не рыболовными суденышками! А твои сородичи – никакие не мирные рыбаки!

Я только плечами пожал – что тут скажешь, если она кругом права? К счастью, эта тема Эсси не слишком заинтересовала. Она вернулась к моей наколке и снова принялась ее разглядывать.

– Интересно… – протянула она. – Мне нравится ваш обычай. Мне вот приходилось зазубривать наше генеалогическое древо, а так, по-моему, удобнее, ничего не перепутаешь! И запоминать не надо…

– Надо, – заверил я. – Я же сказал – здесь только семь поколений. А остальные-то, хочешь не хочешь, заучить придется. Правда, я был лентяем, так что хорошо знаю свой род только до одиннадцатого колена. – Тут я невольно почесал спину, припомнив, как получил от деда поленом по хребту за нерадивость. – А сколько я не успел запомнить, точно не скажу, но изрядно…

– Ничего себе… – протянула Эсси. – Да ты родовитее меня, Север!

Я только плечами пожал. И на всякий случай не стал упоминать о достойном всяческого уважения обычае моих достославных соплеменников снимать татуированную кожу с покойников, тщательно ее выделывать, натягивать на специальные дощечки и бережно хранить в особых коробах. Это, кстати, касалось не только убитых врагов, но и умерших родных. Помню, у нас в доме таких коробов было не то пять, не то шесть… Интересно, прибавилось ли их?

– Север, а эта вязь, значит, ваше письмо? – спросила девушка.

– Ага.

– Красиво… И ты его хорошо знаешь?

– Нет, – помотал я головой. – Я ведь сказал – я скверно учился. Вот порыбачить, поохотиться – это я всегда пожалуйста. А учиться грамоте скучно было.

– Но ты же понимаешь, что у тебя здесь написано!

– Я просто наизусть это помню, – сознался я. – А так… Наверно, сумею что-то прочесть, а сам написать – вряд ли. Вот на здешнем языке я еще кое-как читать-писать умею, пришлось выучиться, чтобы хоть надписи на картах и донесения разбирать. Тем более, – добавил я, – это у вас тут слова из букв составляют, а у нас…

– Что у вас?

– У нас прямо словами пишут, – пояснил я. – Ну, как тебе объяснить? Каждая такая завитушка что-то обозначает. Сама по себе. Если с другой рядом – может вообще смысл поменяться. Как-то так.

– Это ж сколько знаков нужно запомнить! – поразилась она.

– Много, – буркнул я. – А я, повторюсь, ленился. Помню только основные значения, да и то не все. А в сочетаниях вовсе не разберусь. Ну, правда, у нас мало кто до полной учености доходил, не было большой нужды. – Я помолчал. – Эсси, а почему ты так этим заинтересовалась?

– Да понимаешь, Север, – ответила она, – один значок, который часто на твоей наколке повторяется… вот этот, в твоем имени он тоже есть… Очень уж он похож на тот, что на камешке нацарапан!

– Уверена? – спросил я после паузы.

Эсси кивнула:

– Тот немножко отличается, но это, наверно, потому, что на камне его трудно было вырезать. Но все равно похож! Кстати, а что он обозначает?

– Огонь, – ответил я, не задумываясь. Уж такое-то я помнил! – Но это только основное значение, надо смотреть, что там с ним вместе написано. Если «огонь» стоит рядом с «деревом», скорее всего, это пожар или факел. Но в моем прозвище, видишь, «дерево» с засечкой, это означает прошедшее время. Но засечка только одна и короткая, выходит, действие не завершено, дерево только обгорело. Вот тебе и головешка.

– Ясно… А говорил, все позабыл или вовсе не знал!

– Ну, что-то, выходит, в памяти отложилось, – пожал я плечами. – А может, я просто вырос и понял, откуда что берется. Зубрить-то скучно, а если разобраться что к чему, все понятно становится…

– А другие сочетания ты помнишь? – с живым любопытством спросила Эсси.

– Ну, «огонь» и «небо»… сама догадаешься?

– Молния?

– Мимо, это солнце. А молния – это «огонь» и «туча».

– А «огонь» и «камень»?

Я задумался. Не помнил я такого сочетания, хоть убейте!

– Не знаю, правда. Да и какая разница, если на том камешке только знак огня! Вот только понять бы, как он туда угодил…

– Север, а помнишь, я тебе рассказывала о прорицателе, который у нас жил? – поинтересовалась Эсси. – Я говорила, что у него были такие маленькие деревяшки с выжженными на них знаками… И они очень походили на те, что у тебя на руке! Не один в один, конечно, но все же. Ты вот спрашивал, почему я решила, будто это у тебя не простой рисунок, а я только теперь сообразила, что увидела знакомые значки…

– А я тогда еще подумал, что слыхал однажды – такое искусство пошло из наших краев, – кивнул я. – Ну и, конечно, где-то знак срисовали не так, где-то от себя добавили… вроде похоже, но не совсем то, верно?

– Да, – сказала она. – Но это у прорицателя. А на камне – совсем чуть-чуть отличается, я уже говорила! Ты что, не слушаешь меня, Север?

– Слушаю, слушаю… Только никак в толк не возьму, что ты пытаешься мне объяснить.

– Прорицатель говорил, что значки на его деревяшках – колдовские! – Пораженная моей недогадливостью Эсси даже вскочила. – Я думала, это он для важности привирает… Но с костром-то что получилось, а?

– Стой, погоди! – поднял я руки. – Ты хочешь сказать, что слова моего родного языка каким-то способом использовали для колдовства?