Лечим все, кроме истинности (вылечим всех)

Старшая медсестра Маргитанна – маргонка с кожей цвета молочного шоколада и оранжевыми, как всполохи огня, волосами строго раздавала указания. Своими плавными, но стремительными жестами Маргитанна всегда напоминала мне балерину.

Под ее чутким руководством медбратья и медсестры сновали сквозь толпы в приемном, сортируя больных.

Очень вытянутое, даже для маргонки лицо Маргитанны, казалось, осунулось еще сильнее. В янтарных глазах светилось сочувствие. Тонкий, длинный нос морщился от вони. Запахи крови, дезинфектантов, косметики и духов смешивались в такой дикий коктейль, что у меня свербело в носу тоже. На языке ощущалась горечь, соль и медикаменты.

Экспрессивно переживали за друзей верберы и вертигры, мрачно и нелюдимо вели себя раненые драконы с василисками. Лисы нервничали «на ногах» – все, кто мог «активничать» носились туда-сюда, мимо кресел с пациентами. «Сидячие» дергались, теребили волосы, уши, ежесекундно поправляли одежду. И беспрестанно уточняли что-то у медсестер. Верпантеры засыпали их вопросами тоже, разве что не дергались, как верлисы. Раненые маргонки съежились и затихли, «тяжелые» маргоны тоже, «легкие» – пытались успокоить близких и тех, кому досталось сильнее.

Больше всего среди больных было верлисов и верберов. Приемное гудело как растревоженный улей, и казалось, толпа непрерывно волнуется, как штормовое море.

Кровавые кляксы и ручейки убирали в мгновение ока. И по отделению вновь проносились удушливые запахи дезинфектантов, ненадолго перебивая все остальные.

Рик был в своей стихии. Деловитый, спокойный, он отправлял каталку за каталкой, врача за врачом, санитара за санитаром. Василиск точно знал – кто лучше всех латает раны, кто идеально вправляет переломы, кому нет равных в пришивании оторванных органов и тканей… А кто, как и я, делает все относительно неплохо, но под самые серьезные операции еще не заточен.

В отделении срочной медпомощи работало больше пяти десятков врачей, но Рик помнил особенности каждого, каждому находил дело по способностям.

Операционные занимали только под тех, кому нельзя было оказать помощь прямо в приемном. Но вскоре переполнились и они, и некоторым «тяжелым» пришлось ожидать своей очереди.

Чуть больше двух часов я, как автомат, зашивала и пришивала, вправляла и останавливала кровотечения. Слишком сложных заданий Рик не давал, но и расслабляться не позволял ни на секунду.

В первые такие дежурства, эмоции зашкаливали, выплескивались через край. Несколько раз я баллансировала на грани истерики. Но сегодня… сегодня режим эмоционального ступора включился сам. Я понимала – какой ужас творится вокруг, но почти ничего по этому поводу не испытывала. Даже странно, что такого не случилось на боях верберов. Скорее всего, потому, что сейчас я не видела – как пострадали пациенты, как их рвали на части, как обрушивались на беззащитные тела детали покореженного автобуса. Я наблюдала лишь результат, и это казалось гораздо проще, легче для нервов.

И, слава богу! Сейчас, мне, врачу, как никогда, требовались холодный рассудок и твердая рука.

Как говаривал Рик: «Утешать пациентов – дело родственников, близких, на крайний случай медсестер. Дело врачей – лечить».

Уборщицы продолжали и продолжали мыть и дезинфицировать полы, не останавливаясь почти ни на минуту. Медсестры почти не выпускали из рук бинты, шины, лейкопластыри, подносы с обеззараживающими средствами, марлей, тампонами.

Я как раз залатала разодранную икру вербера, схлопотав хорошую дозу незвусмысленных взглядов и намеков от пациента и его приятеля. И в этот момент на все отделение разнесся призыв василиска:

– Самира! У нас сложный случай «неразлучников». Давай уже. Остальные хирурги заняты. Постараемся из композиции создать портреты героев. Все лишнее можно смело выбрасывать как ненужное.

Я сразу поняла – если Рик так расшутился – дело плохо.

Латифа кивнула, подтверждая мою догадку. В ее темно-зеленых глазах застыла дикая смесь страха и интереса. Случай был явно из ряда вон выходящим. Уж Латифа-то чего только не насмотрелась!

Верлиса махнула мне рукой и под очередные неприличные предложения верберов мы покинули палату.

Седьмая операционная, рассчитанная на сложные случаи и на несколько пациентов одновременно, располагалась почти в конце коридора.

По дороге я отметила, что самые лучшие наши хирурги-травматологи и впрямь заняты по горло. Благо, в такие дни, как сегодня, на двери каждой операционной высвечивалось нечто вроде магического экрана, и он вполне себе сносно транслировал все, что происходило внутри.

Так, на всякий случай. Вдруг кто-то не справляется, и не может отойти от больного, позвать коллег, а медсестры, как назло тоже заняты.

Один из наших лучших хирургов штопал артерии верлиса – на бедре и на шее, и как раз собирался латать громадную рваную рану на груди. Второй – пришивал дракону оторванную ногу. Третий явно складывал внутренности вербера как мозаику, выражаясь языком Рика. И судя по тому, что рядом с пациентом, во льду лежали части здоровой печени, легкого и еще нескольких специфических «медвежьих» желез, планировал пересадки.

Возле двери его операционной бездумно бродила взад-вперед молодая верберша, слишком хрупкая и тонкая для своей расы. Ее длинные пальцы, вдоль и поперек исполосованные ссадинами, непрерывно теребили взлохмаченные черные волосы. В темно-стальных глазах, с зелеными крапинками застыл испуг. Немного ассиметричное треугольное лицо было очень бледным, несмотря на смуглость.

Заметив меня, девушка на секунду притормозила, окатила внимательным, даже пристрастным взглядом, кивнула на магический экран и вдруг почти простонала:

– Вы ведь разбираетесь в этом, верно? Вы же врач! – она кивнула еще раз, словно намекая на мое «врачебное обмундирование».

И пока я искала слова, верберша подскочила, схватила за руку так сильно, что вся ее внешняя хрупкость разом забылась.

– Скажите мне правду! Он может выжить? Пожалуйста.