Легенды острова Джерси (ЛП) - Майклз Эррен

— Я чувствовал бы себя в большей безопасности, если бы ты защитила меня, — сказал он с насмешливой торжественностью.

— Да, и всякий раз, когда это окажется погоней за дикими гусями, мы сможем найти другие способы скоротать время.

Хьюберт нежно поцеловал ее, и она замахала на него руками, покраснев:

— Отойди от меня, ужасный человек, мой завтрак начинает гореть.

Хьюберт усмехнулся и осторожно заправил ей волосы за ухо.

— Веди себя прилично, иначе ты вообще не получишь никакого завтрака! — воскликнула Мадлен. — Иди и сядь. Ты рассказывал мне историю до того, как я впала в истерику. Что это было? Расскажи мне об этой легенде о заливе Бонн-Нюи, пока я не умерла от смущения.

Хьюберт сел, смеясь:

— Сказку о Келпи? Да, конечно. На чем я остановился?

И, начав разливать чай, Хьюберт рассказал Мадлен легенду о Водяной Лошади.

Водяная лошадь

Блуждающий ветерок поднялся и взъерошил темные кудри Анны-Марии, разметав их по лицу, когда она в одиночестве шла вдоль моря. Волны разбивались о каменистый берег и сверкали в бледном лунном свете. Она чувствовала вкус морских брызг на губах и повернула лицо к океану, теряя себя в ритме волн, когда думала о Уильяме.

До того, как Уильям уехал на войну, они с Анной-Марией должны были прогуливаться здесь вместе по изгибу залива Bonne Nuit, разговаривая о том, как они поженятся, и о доме, который они построят вместе. Они говорили о том, чтобы посадить фруктовый сад, чтобы Уильям мог делать и продавать сидр. Анна-Мария пекла бы яблочные пироги и сбивала бы черное масло, чтобы продавать его в деревне Сент-Джон.

В ночь перед отъездом Уильям надел кольцо из серебра ей на палец, потому что он не мог позволить себе золото, и умолял ее подождать его. Теперь, когда Анна-Мария не могла заснуть из-за беспокойства, что Уильям может быть убит в бою, она гуляла по заливу в темноте. Иногда она просто стояла и смотрела на океан в слабой надежде увидеть его корабль, направляющийся домой, на горизонте.

Некоторые другие девушки, чьи мужья или возлюбленные ушли на войну, иногда бросали камни в воду, потому что каждый раз, когда камень скользил по поверхности, они говорили, что будут считать это еще одним месяцем ожидания возвращения своих возлюбленных с битвы. Анна-Мария часто с удивлением наблюдала, как девочки, которых она знала, как экспертов по прыжкам с камней, делали ленивые, нерешительные броски, которые лишь раз или два касались воды, прежде чем погрузиться под воду. Хотя сама она не была суеверной или причудливой, в этот конкретный вечер Анна-Мария начала лениво перебрасывать камешки по толстой воде между поднимающимися волнами, думая о Уильяме, который был так далеко.

— Как скоро ты вернешься ко мне, мой Уильям? — прошептала она.

Она двинула запястьем и послала камень скользить, но он исчез под поверхностью без малейшей ряби. Анна-Мария моргнула и откинула со лба растрепанные ветром волосы. Прежде чем она успела нагнуться, чтобы поднять еще один камушек, бледная рука, сжимавшая брошенный ею камень, всплыла на поверхность воды. Затем из-под волн поднялся мужчина, похожий на Уильяма, с его темных волос и обнаженных плеч стекала вода. Анна-Мария подавила крик тревоги. Был ли это ее Уильям? Или это был его призрак, пришедший сообщить ей о его смерти?

Она шагнула ближе к мелководью, не обращая внимания на то, что холодная вода ласкала ее лодыжки и впитывалась в платье. Каждая деталь мокрых черт Уильяма была в точности такой, какой она ее запомнила. Хотя глаза… Глаза Уильяма были ярко-голубыми, как летнее небо. Глаза этого человека были черны, как глубины океана.

— Уильям? — прошептала она, ее голос дрожал от неуверенности, когда она ступила в волны. — Уилл, это ты? Ты в порядке?

Она вошла глубже, протянула к нему руку, и его пальцы сомкнулись на ее запястье с такой же холодной хваткой, как ледяные волны, которые разбивались вокруг них.

— Будь моей невестой, — прошипело создание, и Анна-Мария попыталась отстраниться от этого существа, которое так походило на ее жениха. Пальцы, впившиеся в ее запястье, превратились в когти, бледная кожа покрылась чешуей, и Анна-Мария вскрикнула от ужаса, увидев, как любимое лицо Уильяма исказилось и превратилось в лицо демона. Ее тащили все дальше от берега, ее ноги скользили по камням и песку. Демон, который был так похож на Уильяма, оскалил клыки в рычании, когда она боролась с ним. При всей своей силе Анна-Мария не могла освободиться от его хватки, и, несмотря на все ее усилия, она не могла вырваться от него. Волны доходили ей до груди, и вода брызгала ей в глаза. В отчаянии она попыталась свободной рукой оторвать когти от правого запястья. Когда серебряное кольцо на ее левом безымянном пальце коснулось холодной плоти существа, демон взревел, как будто его обожгли, и отпустил ее.

Анна-Мария с трудом пробиралась сквозь бурлящий прибой, ее длинные юбки волочились по воде и удерживали ее, как будто руки вцепились в подол. Она выбежала из воды и побежала вверх по пляжу, не смея оглянуться. Она бежала, пока ее ноги не коснулись темной земли холма, ведущего к ее дому. Она не могла отдышаться, и ее ноги дрожали. Добравшись до своего дома, она захлопнула и заперла за собой дверь, ослабев от усталости и страха, сбросила одежду и, дрожа, забралась под одеяло.

Когда Анна-Мария проснулась в бледном свете рассвета, она задалась вопросом, в дымке пробуждения, не было ли это ужасным кошмаром. Затем она заметила свою промокшую и покрытую песком одежду на полу, где бросила ее накануне вечером.

Смущенная и напуганная, Анна-Мария никому не рассказала о ночном событии, обеспокоенная тем, что они подумают, что она сошла с ума от душевной боли за Уильяма. Однако она больше не возвращалась на берег залива Bonne Nuit. Вместо этого она прочитала все, что смогла найти о темных демонах и феях моря. Хотя она не была уверена, с каким монстром столкнулась, она узнала, что прикосновение серебра и омелы были проклятием для таких существ и защищали людей от зла. Она покрутила серебряное кольцо на пальце и прошептала Уильяму слова благодарности за дар любви, который спас ей жизнь.

Уильям вернулся с войны похудевшим и бледным, но все еще очень любимым мужчиной. Ободренная его обществом и успокоенная его обещаниями обеспечить ее безопасность, Анна-Мария снова прогуливалась со своим возлюбленным по берегу залива Bonne Nuit, ее страхи растворялись в солнечном свете и тепле руки Уильяма в ее руке. Ее беспокойство развеял звук его смеха, но она все еще часто думала о его темном двойнике и отказывалась купаться в море даже в самые жаркие дни.

Уильям рассказал об ужасах и героизме, которые он видел.

Он оплакивал погибших в бою товарищей, а также своего благородного коня Каспиана, павшего под ним во время боя.

— Жалованье солдата достаточно скудно, но если я смогу купить лошадь и вернуться, чтобы снова сражаться, я заработаю достаточно, чтобы мы могли пожениться, когда я вернусь, — сказал ей Уильям. — Хотя я бы отдал свою правую руку, чтобы вернуть свою собственную лошадь.

Анна-Мария невесело усмехнулась:

— Достаточно мальчиков возвращаются домой с отсутствующими конечностями, чтобы ты не желал избавиться от своих, Уилл. Я обожала Каспиана, но я бы предпочла, чтобы ты сохранил обе свои руки, любовь моя.

Уильям отправился в соседние приходы в поисках новой лошади, но нашел по цене только ломовых лошадей и кляч. Каждый день, проведенный с Анной-Марией, был для него радостью, поэтому он не искал нового скакуна с таким рвением, как мог бы. Не одна лодка отплыла без него, пока он оправдывался и позволял дням проходить мимо.

Затем однажды вечером, возвращаясь в свой коттедж из дома Анны-Марии, он наткнулся на лошадь, подобно которой никогда раньше не видел. Под деревом спокойно стоял белоснежный жеребец с глазами черными, как океанские глубины, более крупный и мощный, чем любая лошадь, которую Уильям когда-либо встречал. Конь двигался с элегантностью и имел гриву и хвост, которые развевались на ветру, бледные, как морская пена. Уильям заманил прекрасное создание к себе домой, и оно охотно последовало за ним в конюшню. На следующий день он навел справки о том, кому не хватало такого животного, но так как никто не заявлял о своих правах на жеребца и не слышал ни слова о том, что он принадлежит другому, Уильям решил оставить его себе. Он рассудил, что за его нового скакуна следует благодарить либо удачу, либо какого-то молчаливого благодетеля.