Елена Хаецкая - Нелегал

— Что, — сказал он с дерзостью отчаяния (терять-то, в общем, уже нечего!), — изучаете материал?

Моран поднял взгляд. Очень холодный.

— Я читаю книгу, — сказал он. — Сэра Вальтера Скотта. Его любил Достоевский. Хороший писатель.

— Да я, собственно, чай вам принес, — пробурчал Авденаго.

— Ты не находишь, что имя «Айвенго» заключает в себе нечто троллиное? — осведомился Моран. — Раз уж ты здесь, ответь.

— Оно мне всегда казалось странным, — отозвался Авденаго, умалчивая о том, что дальше чтения афиши «Ретроспектива памяти Высоцкого: Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» в исследовании данного опуса не продвинулся.

— И сходно с «Авденаго», — прибавил Моран, многозначительно двигая бровями.

— Ну уж нет! — возмутился Авденаго. — Давайте так: Айвенго — отдельно, а Авденаго — отдельно. Я не хочу, чтобы меня считали за… — Он прикинул, какое бы слово подобрать, и заключил: — За какого-нибудь маменькиного сынка и размазню.

— Айвенго вовсе не был размазней, здесь ты чудовищно несправедлив, но я понимаю, о чем ты говоришь, — торжественно кивнул Моран.

Он закрыл книгу, сел на диване и пощелкал пальцами. Авденаго тотчас подал ему чашку прямо в руки.

Моран отпил большой глоток. Он всегда пил крутой кипяток. Иначе ему было невкусно, как он объяснял.

— Вот скажите, — решился Авденаго, — почему так выходит, что одним достается все, а другим — ничего?

— Потому что в мире нет и никогда не будет справедливости в том понимании, которое вкладывают в это слово слабые люди, — тотчас ответил Моран. Он заметил удивление на лице своего собеседника и рассмеялся: — Что, не ожидал? Я тоже над этим размышлял, и не один день и не одну ночь, можешь мне поверить. Маленькая, человеческая, земная справедливость — миф. Существует только высшая и непостижимая справедливость, все остальное — фикция.

— Угу, — сказал Авденаго. — Я так и предполагал, что все безнадежно.

— Ну, не совсем… Бывают ведь еще случайности. Я, в конце концов, бываю! Я-то здесь для чего?

— Для чего?

— Чтобы вершить несправедливость. Что тебя обеспокоило, Авденаго?

— Ну, мало ли… Разное. В Индии дети голодают. И в Африке.

— Да, это проблема, — нахмурился Моран. — Я еще не разобрался с ее решением.

Некоторое время он рассуждал о мировой экономике и об экономике «третьего мира», причем сыпал цифрами и именами с непринужденностью телевизионного обозревателя. Авденаго не мог понять: вымышлены все эти факты или же Моран Джурич действительно интересовался вопросом.

Внезапно Моран прервал излияния.

— Еще не надоело? — спросил он язвительно.

— Что? — Авденаго как будто очнулся от гипноза.

— Я спрашиваю: не надоело тебе еще делать вид, будто тебя действительно так уж волнует проблема голодающих негритят?

— Если я увижу голодного негритенка, я непременно поделюсь с ним моей последней булкой, — заверил Авденаго.

— Так поступил бы всякий цивилизованный и порядочный человек, — торжественно провозгласил Моран. — Ты сдал первый тест на человечность и теперь можешь говорить о том, что по-настоящему беспокоит твое открытое всем скорбям сердце.

— Если по-настоящему… Вот почему одним людям — все, а другим — кукиш с маслом?

— Конкретнее, — потребовал Моран.

— Этот парень, Денисик, — Авденаго скривился.

— Да, — сразу кивнул Моран. — Очень сдержанный и симпатичный.

«И сумел увидеть Юдифь, хоть и не был созданием Морана, — прибавил мысленно Авденаго. — В отличие от кое-кого, не станем показывать пальцем».

— За него мать заплатила.

— Точно.

— Двадцать пять тысяч.

— Откуда тебе известно?

— Я подслушивал.

— Как ты посмел?

— Вы не запрещали.

Моран призадумался, вспоминая, а потом нехотя признал:

— Точно, не запрещал. Ну так и что с того? Мой бизнес тебя не касается.

— Просто обидно, — сказал Авденаго.

— Обидно — что?

— Что за Денисика мать заплатила. Моя бы приплатила, лишь бы от меня избавиться.

— Она избавилась от тебя совершенно бесплатно. Повезло женщине, — заметил Джурич Моран и вдруг плюнул. — Проклятье, опять кусок чашки откусил. Замени.

Авденаго подобрал черепок с пола, принял у Морана испорченную чашку и направился к выходу. Но в дверях он остановился.

— Зависть — очень мучительное чувство, — сказал Авденаго.

— Зрелое рассуждение, — похвалил Моран. — Чтение классиков пошло тебе на пользу. А кому ты завидуешь?

— Этому… Денисику.

— Поразительное признание! Смело можешь ему не завидовать. Я его в такое место отправил… просто жуть. Поверь Джуричу Морану, сынок. Ему там будет очень-очень плохо.

— Почему? — недоверчиво спросил Авденаго.

— Потому что он бежит от армейской службы, а там, куда он уже попал, — Моран бросил взгляд на часы, — идет война… Кровопролитная и все такое.

Против воли Авденаго улыбнулся. На душе у него потеплело. Он знал, что это плохо, но ничего не мог с собой поделать: известие о том, что Денисика прямо сейчас отправляют в штыковую атаку, согревало сердце.

— А знаешь ли, — медленно произнес вдруг Джурич Моран, — что такое невинность?

— Что? — Авденаго заморгал. Скачки хозяйских мыслей порой ввергали его в ступор.

— Когда ты в силу своей невинности не видишь мерзости и греха, даже если они прямо у тебя перед носом, — ответил Моран. — Приведу пример из собственной жизни. Впервые я прочитал «Москва-Петушки» обладая абсолютно чистой душой. Поэтому выражение «сучий потрох» я увидел как «сучий порох». Вот это невинность, а? А ты говоришь — позавидовал какому-то там Денисику!.. Да это просто детские забавы, про них и говорить-то не стоит!

Глава пятая

— Людей повидаешь, себя покажешь, — весело приговаривал Моран Джурич. — Да и я от твоей кислой физиономии отдохну.

Авденаго стоял посреди комнаты, кругом валялись пахнущие нафталином тряпки, а Моран увлеченно брал то одну, то другую из общей кучи, встряхивал, оглушительно чихал, прикладывал одежку к Авденаго, разглядывал и качал головой.

— Ты должен выглядеть идеально, — объяснил Моран. — В конце концов, нечасто я отправляю в странствия не какого-то там незнакомца, а своего человека. Подумай, какая ответственность! Ты будешь представлять самого Джурича Морана! Потом ты поймешь, как много мое имя значит для того мира… стоит только назвать мое имя, и сразу же принимаются трепетать народы!

Сперва Авденаго было интересно, потом — как-то неловко, а под конец сделалось томительно скучно.