Алла Белолипецкая - Орден Сталина

Ознакомительный фрагмент

– Ясное дело – он виноват, раз оправдаться он уже не сможет, – кивнул Миша. – Но ты подумай сам, Коль: если бы Благин был безответственным человеком и никудышным летчиком, разве бы дали ему испытывать туполевские самолеты? А ведь он считался одним из лучших испытателей! И тем более разве доверили бы ему показательный вылет при всём честном народе? А если безответственным человеком он не был, то и не стал бы нарушать данный ему приказ. Так что «Правда» явно ошиблась, и те, кто распоряжался похоронами, эту заметку в расчет принимать не стали.

– Я тоже думаю, что «Правда» написала чушь, – сказал Николай. – Если бы такой приказ был, то летчик, его нарушивший, и на землю не успел бы сойти, как его отдали бы под трибунал. Впрочем, авторы этой заметки могут сослаться на то, что Благин думал: «Победителей не судят». Сходят же Чкалову подобные номера с рук.

– Нет, – Кедров покачал головой, – Благину всё-таки далеко было до Чкалова. Вряд ли ему стали бы делать поблажки после таких фокусов. Да и Чкалов, говорят, сидел в тюрьме за свои художества.

– Да, – кивнул Коля, – я знаю об этом.

Чего он в тот момент знать не мог – так это того, что Сталин через три с половиной года предложит Чкалову пост наркома внутренних дел, когда в тридцать восьмом затеет смещение Ежова, преемника Ягоды. Однако Валерий Павлович откажется, не захочет становиться Первым рыцарем Щита и Меча. А потом, в декабре 1938-го, великому летчику поручат испытывать машину с полусотней неисправностей…

– Ну, а какая же вторая вещь кажется тебе удивительной? – полюбопытствовал Миша.

– То, что во всеуслышание было объявлено: в катастрофе никто не выжил.

– Ну и ну! – Миша хлопнул себя по лбу. – Как же я не подумал… Ведь та маленькая девочка осталась жива. К чему бы скрывать это?

– Хотелось бы и мне знать – к чему, – сказал Коля. – Я бы мог предположить, что о девочке не сообщают в интересах следствия. Только не уверен: будет ли Ягода вообще это дело расследовать?

– На Лубянке скажут: расследовать тут нечего, – сказал Миша. – Corpus delicti отсутствует.

Коля невольно хмыкнул:

– Corpus delicti! Шутник ты. В НКВД такими словами не выражаются.

– Ну, скажут: нет состава преступления – какая разница, – Кедров пожал плечами, но лицо его при этом сделалось почти счастливым: его друг рассмеялся впервые после катастрофы, и у Миши окончательно отлегло от сердца.

– Нужен он им был – этот состав преступления… – Коля вновь усмехнулся. – Другое дело: не будет указания сверху – не будет и расследования… А ведь достаточно было бы посмотреть ту пленку…

– Какую пленку? – не понял Миша и с удивлением отметил, что при этом вопросе лицо его друга из бледного разом сделалось румяным.

– Пленку… – Скрябин было запнулся, но затем заговорил уже своим обычным твердым голосом: – Пленку, которую на Центральном аэродроме отсняли кинодокументалисты. Там ведь вся катастрофа – как на ладони. Если бы только нам удалось этот фильм увидеть!.. Даже мы с тобой могли бы раскрыть дело «Горького» – быстрее, чем лубянские специалисты.

Коля хотел было прибавить: «Хотя я и так подозреваю, кто всё это подстроил, только доказательств у меня нет». Но в последний момент удержался: если бы он сказал это, пришлось бы много чего еще рассказать другу.

– Ну, ты придумал! – Теперь уже Миша засмеялся. – И где бы мы эту пресловутую пленку стали искать?

– Искать нам ее не нужно, – проговорил Николай. – Ясно, что эта пленка находится…

Глава 4

Corpus delicti

17–20 мая 1935 года.

НКВД СССР

1

Что эта пленка находится теперь на Лубянке, можно было догадаться, и не имея семи пядей во лбу.

В том же самом районе Москвы находилась теперь и Анна Мельникова, помещенная во внутреннюю тюрьму НКВД: пятиэтажный кирпичный короб, пристроенный со двора к Наркомату внутренних дел. Здание тюрьмы, где и днем царил полумрак, теперь, в ночь с двадцатого на двадцать первое мая, казалось наполненной доверху агатовой чернильницей. Ни электрические лампочки в коридорах, упрятанные под проволочные колпаки, ни настольные лампы и люстры в кабинетах тюремного начальства, источавшие ядовито-желтый свет, не могли рассеять этого ощущения.

Если бы Николай Скрябин увидел красавицу через два дня после страшного авиационного праздника, он бы, пожалуй, мог ее и не узнать. На Анниной скуле лиловел синяк, полученный еще на летном поле; другие синяки – черные оттиски чьих-то пальцев – покрывали ее обнаженные до локтей руки. Вьющиеся огненные волосы Анны спутались и стали похожи на скрученную медную проволоку. Бирюзовые сережки из мочек ее ушей исчезли, а под глазами узницы залегли темно-фиолетовые полукружья, разом состарившие ее лет на десять.

Впрочем, всё это можно было считать пустяками. И вовсе не изъяны собственной внешности волновали женщину, которую конвоир, ритмично ударявший ключом о пряжку ремня, вел по тюремным коридорам. Анна беспрерывно думала о человеке, которого Скрябин ошибочно принял за ее любовника – о Григории Ильиче Семенове. Красавица-кинооператор имела все основания полагать, что именно встреча с ним, состоявшаяся субботним днем семнадцатого мая, погубила их всех: и ее саму, и ее несчастных товарищей, снимавших фильм на Центральном аэродроме имени Фрунзе.

2

– Григорий Ильич! – Анна, заступившая Семенову дорогу в вестибюле Наркомата внутренних дел, в жесте мольбы свела свои маленькие ладони. – Раз уж мне выписали пропуск, впустили сюда, то, может быть, вы мне уделите капельку времени? Четверти часа вполне хватит. Я и камеру захватила с собой, только ее забрали при входе. Мне нужно сдать перемонтированный фильм о Беломорканале до двадцатого числа, иначе вся съемочная группа останется без премии.

– Ну, а я-то тут при чем? – Комиссар госбезопасности в раздражении дернул плечами. – Я вам не киноартист, чтобы перед объективом позировать.

Эта женщина, прекрасная, как сказочная жар-птица, вызывала в нем чувства, не вполне понятные ему самому. Было в ее синих глазах что-то такое… То ли ложь проступала в них, то ли – хуже того: насмешка. При других обстоятельствах чекист разобрался бы во всем досконально, но сегодня его ждали иные дела. Обойдя Анну, Григорий Ильич двинулся было в сторону лестницы, но не тут-то было: уйти ему не удалось.

– Товарищ Семенов! – Анна ухватила чекиста за рукав гимнастерки. – Мы ведь снимали свой фильм с личного разрешения Генриха Григорьевича! И мне нужно переснять всего несколько планов – взамен испорченных.

– Каких таких – испорченных? – Григорий Ильич, старавшийся вытянуть рукав из пальцев рыжей дамочки, вдруг оставил свои попытки. – Что вы там напортачили? Выкладывайте!