Ольга Онойко - Город. Фреска.

    Неправда, в сказке говорилось по-другому… Строки Легендариума - тяжкие и сухо-железные, как удары подков о брусчатку. Читать скучно: Джесет сидит, тупо разглядывая многообразие шрифтов на странице и вспоминает подслушанное.

    «У нее в роду сто завоевательниц!» - крикнула царица непонятно кому.

    «Кто ее отец?» - нарушила тишину Младшая Мать.

    «Йеркаан Хотохорский! - Джесет впервые услышала это имя, - Йеркаан, убивший десять тысяч врагов! Йеркаан!..»

    «…чья мать – родная сестра твоей матери, - докончила священница. – Рескидда, Хотохор, Истефи, возьми великие царства или малые вотчины, - все царские и княжеские роды, придерживающиеся святой веры, находятся друг с другом в слишком близком родстве. Породистые животные болезненны».

     Когда Арсет наскучили игры, она отделилась от прочих. Когда она отделилась от прочих, у нее пришла кровь. И в ее крови была сила и была воля. И она сотворила человека. Но, поскольку Арсет не была сама и нуждалась в ином, она сотворила человека из песка, солнца и золота.

     Бездумно прочитав это, царевна вспомнила, что в сказке Арсет просто обрезалась одной из золотых игрушек. Что значит «пришла кровь»? Ножками? Почему «у нее», а не «к ней»? Даже любопытство было вялым и тупым: не хотелось звать, спрашивать, узнавать…

    «Вырождение?» - тихо и безнадежно спросила царица. Джесет не думала, что голос матери может так звучать.

     «Еще нет».

      Изображение Немилостивой Матери смотрело так же строго, как смотрела на Джесет Четвертую Джесет Третья.

    Царица глянула в зеркало.

    Нестерпимое солнце извергалось с бледного небосвода. Рескидди любили сочный синий и живой зеленый цвета, но стены города, в отличие от стен домов, не украшали мозаичные картины; шлифованные плитки из твердых и светлых пород камня отражали чистое сияние Матери Солнца.

    Триумфальное шествие приблизилось к вратам Акрит.

    Согласно традиции, победоносные войска пройдут вратами, именованными в честь тех, чьим делом была война: им предстояло пересечь полгорода по Аллее Цариц, огибая древнюю стену, чтобы вступить во внутренний предел через врата Ликрит. Но распахнутыми пребудут и врата Акридделат, арсеитской святой, и Главные врата, жила торговли.

    Первыми гарцевали конные лучницы, главная военная сила рескидди; их луки, натертые золотой мазью, ярко сверкали, и сверкали улыбки всадниц. Все жены боя происходили из дворянских или богатых торговых семей: умение стрелять со скачущего коня требовало постоянных упражнений, кроме того, лучнице нужна была дорогая, опасная и негодная в другую работу хищная лошадь.

     Лезвие меча и его рукоять: много ли навоюешь яблоком черена, но и за полотно клинка не взяться рукой. Следом за смертоносными девами рескидди громыхала тяжелая копейная конница: отцы, братья и мужья.

     Дальше плелся одинокий дракон с прибинтованными крыльями: униженный зверь покорно топал, с непривычки все время забирая вбок, и жалобно чихал, шумным сопением тревожа пыль мостовой. Поводья держала главная войсковая священница; Джесет не различала знаков на ее платье, но окормлять армию в походе могла не менее чем Средняя Сестра. В седле за нею возвышался безоружный и бездоспешный мужчина могучего сложения. Джесет узнала его, хотя и страдала неприличной царице забывчивостью. Арсен, маг. Брат ее покойного мужа.

    Зеркало показало, как вблизи дракона утихают крики, люди перестают толкаться и налегать друг на друга. Лес поднятых рук, пальцев, сложенных молитвенным знаком…

    И за теми, кто освящал поход, на расстоянии трех повозок следовала лошадь воеводы.

    В мире не было воды, и человек умер, и стал злым духом. Арсет заплакала, и ее слезы стали соленой водой. Она вновь сотворила человека, но вода была солона, и он умер, став злым духом. Тогда Арсет погрузилась в раздумья и, поразмыслив, создала пресную воду с прохладой, и деревья с тенью, и рыб, и животных. Но все это высохло и умерло, ибо в мире не было ночи. Злые духи кружили бури и хохотали. Арсет прогнала злых духов. Она призвала силу своей крови и создала мир, где может жить человек. Для этого она затмила солнце. И была ночь. Был день Рескит и стала ночь Арсет. И Рескит была гневна.

     Царица Джесет гневна, и в гневе своем куда страшнее Немилостивой Матери. Царевна стоит перед ней, маленькая, щуплая, трясущаяся, как кустик тамаринда перед сирокко. Постаревшая мать раздалась вширь, но под обвисшей кожей не жир, а мускулы, и медные глаза Джесет кажутся раскаленными докрасна.

     «Сама-то ты чего хочешь?» - сумрачно произносит царица.

      Она устало развалилась на низком диване, но Джесет и в бою не более бывает грозна. Нижняя челюсть ее напряженно ходит из стороны в сторону, тошнотворный скрип ввинчивается в уши: к старости зубы царицы расшатались.

      Царевна судорожно глотает. Ее сотрясает дрожь, ей жарко, она не чувствует тела и больше всего боится, что к ней вернется детский ночной порок. 

     «Н-н… н-нич…» - на выдохе, не думая, стонет она, охваченная надеждой жертвы – если отдать все, то отпустят.

     «Дура», - утомленно говорит мать, и веки ее, давно покинутые ресницами, заслоняют нестареющее пламя глаз. – «Ду-ура!» - почти воет грозная Джесет, тряся головой. – «Ну за что мне это, богини?..»

     Джесет-старшая смирилась с тем, что дочери не поднять ее стяг воеводы. Но Рескидда, самый просвещенный город под солнцем, открывала тысячу путей: Акридделат, царица и Младшая Мать одновременно, была канонизирована… ну ее к духам, святую! Царицы-законодатели, светочи наук и искусств, сами ученые, сочинительницы, маги, наконец…

     Царевна оказалась безнадежно глупа.

     Она не выказала никаких дарований, кроме способности к домашней магии, столь ничтожной, что и этому учить Джесет выходило бессмысленным.

     Все, на что годилась царевна – помогать при кухарне, мести пол и шить платья куклам, которых обычаем полагалось торжественно сжечь после первой инициации, много лет назад.

     Арсет спряталась, но злые духи указали ее Рескит. Рескит послала за ней огни и вихри. Арсет воздвигла горы и остановила их. Рескит взяла горы и бросила. Арсет создала океан и горы упали в океан. Рескит велела солнцу жечь и высушить океан. Но океан пролился дождем и стали облака, снег и туман. И Рескит больше не видела Арсет.

     …куда убежать? Что сделать, чтобы никто больше не видел ее и ничего от нее не хотел?!

    «Жаль», - сказала Младшая Мать. В ее кратком слове, как в глубоком и тихом «свят», завершающим службу, слились все песнословия круга: «мы сделали все, что могли», сказанное деканом медицинской кафедры, «нам горько сознавать…», недоговоренное магом-целителем, «что же теперь будет?», выдохнутое одной из Старших Дочерей.