Джастин Аллен - Черные псы пустыни

Джунгли. Мягкие, влажные, живые. За долгие годы, проведенные в джунглях, он так и не смог привыкнуть к этой роскоши, к бесчисленным оттенкам зелени, к ритмичному биению жизни этого могучего мира. Он вспомнил, как погружал пальцы в мягкую почву и вдыхал ее ароматы. Животных и растений там так много, что в языке его народа не для всех есть названия. Дождь идет каждый день, и никто не знает, что такое жажда.

Что бы сказала Нума, если бы увидела его сидящим на песчаной дюне посреди пустыни? Он попытался представить ее рядом, с мечом на бедре и с бурдюком через плечо. «Нет, это не для нее. Это не ее мир». Урук закрыл глаза, и перед его мысленным взором предстала Нума.

— Многого по ладони не скажешь, — произнесла Нума. Она носит только набедренную повязку, как и другие взрослые соплеменники Урука. Нума сильная и красивая. Сильнее и красивее других девушек и женщин племени. Ее гладкая черная кожа блестит от пота.

Урук придвинулся к ней ближе.

— Что ты видишь?

Он коснулся ее плечом, и все внутри напряглось и замерло. Ему всего семнадцать лет, природу не обманешь.

— Старухи болтают, что читают по линиям руки, сколько у человека будет детей и возлюбленных, но я им не верю. Я ничего не вижу.

Нума погладила шрам на его ладони. Однажды Урук помогал другу снимать шкуру с зебры и поранился. Обычно он об этом и не вспоминал, но прикосновение Нумы заставило его вздрогнуть.

— Гораздо больше можно узнать о человеке по его шрамам. Например, этот говорит о том, что ты неосторожен.

Урук сжал ее пальцы. Нума улыбнулась и высвободила руку.

— Но я все же попытаюсь заглянуть в твою судьбу.

Она отошла к стене своей крохотной хижины и начала рыться в куче пустых тыкв.

Нума стала колдуньей их племени в пятнадцать лет. Старшие говорят, что она видит сквозь время и предсказывает будущее. В хижине у нее хранятся маски и тыквы, предназначение которых известно ей одной. И даже сама хозяйка не сразу находит то, что ей нужно. На стене висят маски и барабаны, используемые во время молитв. Нума не брезгует ни перьями птиц, ни живыми гусеницами, ни мочой гепарда. А вдруг она ищет соленый батат, «духовную пищу», как она его называет? Она угощала им Урука и раньше, и хотя он не чувствовал приближения богов, но вкус ему нравился. Возле двери наготове два копья. Уж повар ты, нянька или колдун, а все равно охотник. Все взрослые племени — охотники.

— Батат ищешь?

— Тебя, кажется, интересовала твоя судьба?

— Конечно.

Наверное, нет у нее больше батата. Был бы — угостила бы.

— Вот, нашла.

Нума вытащила из угла длинную и тонкую тыкву, выкрашенную в черный цвет, положила ее на стол.

Эту тыкву Урук видел впервые. Он поднял ее и потряс. Что-то зашуршало внутри. Он хотел вытащить затычку, но Нума отняла сосуд.

— Не трогай.

— Прости меня.

— Так-то лучше. — Нума вернула тыкву на стол. — Сначала ответь, чего ты ждешь от жизни?

— Славы. Почестей, — задумчиво ответил Урук.

Нума засмеялась.

— А еще? — Она заглянула в его глаза.

— Еще… не знаю.

Нума покачала головой.

— Всмотрись в свои звезды, и увидишь будущее. — Она указала вверх, и Урук послушно уставился в указанном направлении, хотя знал, что сейчас день и над головой у них потолок, а не звездное небо.

— Я вижу почет и удачную охоту, но не знаю, чего от меня требует судьба.

— О, судьба! Судьба решает. — Нума взяла тыкву и вручила ее Уруку. — Держи ровно, не тряси.

Урук прижал сосуд к животу. Под его внимательным взглядом Нума сняла со стены маску. К удивлению Урука, это оказалась маска самой Маны. Она изображала лицо молодой женщины, похожей на Нуму, с тонкими полосками шкуры окапи вместо волос. Окапи дает силу предвидения. Сильная маска.

— Не люблю я твоих масок, — буркнул Урук.

Нума отобрала у него тыкву и покачала ее в руках, будто убаюкивая.

— Судьба решает, — повторила она. — От нее не уйдешь. Помни. Ты никогда не сможешь забыть мои слова.

Глаза Нумы сверлили Урука сквозь прорези маски.

— Иногда знать судьбу — тяжкое бремя. Ты уверен, что хочешь этого?

— Да.

Нума вытащила затычку и перевернула тыкву над столом. Большой, очень старый скарабей вывалился из отверстия и замер. Дохлый? Однако через некоторое время навозник вдруг ожил и понесся к Уруку. Нума перехватила скарабея у самого края стола и вернула на середину. Он сразу же ринулся в другую сторону под внимательным взглядом молодой колдуньи. Снова побег не удался, еще рывок — и опять неудача. Наконец жук затих.

— Странно, — сказала Нума.

Урук хотел спросить, что она имеет в виду, но передумал.

Они ждали долго, но жук так и не сдвинулся с места, даже когда Нума постучала по столу рядом с ним и жутко зашипела. Тогда Нума схватила насекомое, вышвырнула его за дверь и повернулась к Уруку.

— Как ты думаешь, Урук, ты будешь счастлив?

Она сняла маску.

Урук молчал. Он не умел читать по звездам. Ему казалось, они обещают ему славу.

— Нет, не о том я тебя спрашиваю, — покачала головой Нума.

— Меня ждет страшная участь?

— Бывает и хуже. Но и не из лучших. Во имя Маны, ты действительно хочешь знать? Подумай.

Урук уверенно кивнул. Когда он шел к Нуме, он трепетал от сладкого предвкушения времени, которое ему предстоит провести с молодой жрицей. Теперь же его волновали грядущие невзгоды. Смерть — пусть смерть. Не было страха в душе охотника.

— Слава ждет тебя, но счастья ты не найдешь. Ты будешь одинок…

— Это невозможно, пока я здесь, с моим народом. Одиночества нет, пока у меня есть ты.

— Ты прав, — вздохнула Нума, нервно перебирая пальцами полоски кожи на маске.

— Тебе открылось что-то еще, — догадался Урук.

Нума кивнула.

— Мана говорит, что ты погибнешь ради друга. Ради лучшего друга. К несчастью, он тоже погибнет. Но ты примешь бой. Твое имя переживет века.