Елизавета Тьма - Господин Вечности

   -- Да, проще! -- согласилась тётка. -- Только имя бы немного поменяла, девочка. Я ж знаю, сама мальчишкой в твои годы притворялась... -- Попросила меня: -- Ты гитару не убирай пока... И не свети особо, что тёмный...

   И ненадолго примолкла. Когда мы въехали в село, трактирщица едва не на каждом шагу сообщала, что у неё сегодня будет петь талантливый менестрель, и для желающих двери корчмы открыты! Тихий скромный мальчик Ирдес в это время увлечённо гладил струны, где-то подтягивал, где-то ослаблял излишнее натяжение...

   -- Как зовут тебя, менестрель? -- окликнул человек, приравниваясь к неспешному ходу телеги.

   -- Крылатый, -- ответил я, не раздумывая.

   -- Что-то не слышал о таком музыканте, -- фыркнул человек.

   Окинув его оценивающим взглядом, нарисовал на лице и в позе пренебрежительное презрение аристократа к черни. Хотя пижонский вид парня -- рубашка с вышивкой по вороту и рукавам, кожаные штаны, вышитые бисером высокие лёгкие ботинки, и близкие к аристократичным черты давали повод думать о более высоком происхождении. Было ему лет двадцать пять, не больше. Как раз в том возрасте, когда ещё судят по внешности и гордятся своим "взрослым" статусом. Я таким дураком не буду, обещаю!

   -- Зачем слышать о музыканте? -- поинтересовался я. -- Когда слушать нужно музыку...

   И сыграл короткую, печальную до боли, мелодию. Она называлась "Прощание с мечтой". Человек замер, судорожно сжав кулаки. Отстал.

   -- Сын моего главного конкурента, -- поведала рыжая трактирщица.

   Как бы они тебе потом корчму не подожгли, тётя...

   Люди -- народ любопытный. Как и тёмные, и светлые, и прочие... Только люди -- народ ещё и многочисленный, в отличии от всех остальных. К вечеру, после того как нас, кроме обещанного ужина который только предстоял, накормили обедом, выделив на четверых довольно просторную комнату, в зале собралось едва ли не всё село.

   Увидев количество набившихся к вечеру в зал людей, я нервно усмехнулся, надел чёрную рубашку, распустил волосы, прикрыл плащом крылья. Обещал -- надо выполнять. Уж очень не хочется пока что светить наши камешки, а платить надо.

   -- Нда-а... -- тихо протянул Ван, не выходя из тени на лестнице и глядя на зал внизу. -- Ты как всегда... Где ты, там тихо не бывает...

   -- Да успокойся ты, -- отмахнулся я. -- Сам всё сделаю. Тебя представлять или сегодня только я в центре внимания?

   -- Только ты, -- сообщил эльф. -- Я в тени побуду.

   Кивнув, я осторожно выглянул, вздохнул и попросил:

   -- Ты только рядом будь, лады? Это всё-таки не наш мир...

   Не наш и я боюсь ошибиться. А моя ошибка может всем нам дорого стоить.

   -- Да куда я от тебя денусь-то, братишка? -- ободряюще улыбнулся клыкастый эльф, и на душе сразу стало легко, а надежда, что всё будет как надо, превратилась в уверенность.

   -- Да и мы от вас никуда не денемся, -- добавил Данька.

   -- Прикроем, если что, -- подтвердила Манька.

   Ну, с Маньяками совсем не страшно! Можно начинать бояться за этот мир!

   Когда мы спустились вниз с гитарами, набившийся сегодня в корчму народ немного притих. Мы с Ваном прошлись меж столиков походкой царей и владык, под ноги которым мир стелется сам. Следом, опасно зыркая по сторонам, скользнули наши Тени.

   Я самым наглым образом уселся прямо на барную стойку, брат расположился рядом, а Маньяки немного ниже по бокам от нас. Струны на гитаре, давно готовой к долгой игре, прозвучали коротким перебором, но я прихлопнул их рукой и обратился к залу:

   -- Люди зовут меня Иллэтэ, что означает Крылатый. Я иду издалека, и уйду ещё дальше. Мне довелось услышать много разных песен и спеть не меньше. Но сначала... скажите, есть ли среди вас тот, кто сможет спеть мне?

   -- Я могу, -- тут же отозвались из зала и вперёд протолкался давешний пижон, который сын главного соперника приютившей нас женщины. В руках у него была лютня.

   Почему-то я не удивлён. Интересно, почему? Ж... хм... интуиция чувствительная?

   -- Представься, музыкант, -- обронил я, не теряя царственных манер.

   -- Меня зовут Зарин, -- представился он, и я диким усилием воли загнал ржач поглубже. Если у него есть ещё и брат по имени Зоман я вообще умру со смеху!

   А ещё неприятно резануло по памяти... Ведь бабушку мою звали Зарина. Только у неё в имени ударение было на второй слог, а у этого -- на первый.

   Не замечая нашей весёлой переглядки, этот... Зарин (а, дери демон! Не ржать!) сел на стол, расположил поудобнее свою лютню и заиграл довольно весёлую, бойкую мелодию. Песня была о воине и его невесте. Боевая, но довольно грустная баллада о любви и неверности. Он закончил играть, выжидательно, с каким-то превосходством, поглядел на меня.

   -- Ещё, -- коротко сказал я. Издевательски приподнял бровь. -- Или тебе известна только одна?

   Превосходство мгновенно стёрлось с лица человека, он яростно ударил по струнам, запел боевую песню. А потом грустную балладу о любви. Когда Зарин закончил играть, и снова посмотрел на меня с вызовом, я уже медленно перебирал струны в своей мелодии. Люди, до того подпевавшие своему менестрелю, примолкли, насторожились.

   Понял. Уловил. Мне хватило трёх песен с лихвой. Есть на Земле немало талантливых музыкантов и певцов. Пусть сейчас я не могу спеть эту песню в оригинале, но немного переделать под этот мир -- могу. Тем более что мелодия принадлежит именно ей, и брат уже уловил, мысленно перестраивая строки, убирая те слова, которые нельзя произнести, заменяя теми, которые можно. Спасибо тем, кто пел это у нас дома. За то, что когда-то с отцом мы пели эту песню дуэтом, стараясь переорать колонки. Что она вообще есть...

   ...Что собирали отцы

   Нас научили беречь --

   Вера родной стороны,

   Песня, молитва, да меч!.. #

   # Алиса - Инок, воин и шут

   И их действительно проняло. Это на самом деле важно -- чтобы слова и музыка не вступали в конфликт с духовной организацией слушающих.

   Мы долго пели, меняя ритмы и настроения. Я начинал, Ван подстраивался. Во многих песнях иногда приходилось хоть немного, но менять слова, чтобы не связывать их с нашим родным миром.

   В очередной раз приложившись к кубку, стоявшему рядом и не пустевшему, я вдруг понял, что успел устать. И что уже далеко за полночь. Пора петь что-нибудь прощальное, после чего меня не остановят. По крыше и окнам барабанил давно идущий дождь. Даже не дождь, а ливень. Кажется, одна подходящая песня есть... И я даже достаточно устал, чтобы спеть её с нужным настроением. И она зазвучала -- застарелая печаль и горечь, как отрава в вине, отрава лжи и несправедливости. О воинах, которых оболгали и предали. Их резали, распинали любимых, сожгли дома, всё, чем они жили -- осквернили и уничтожили, назвав злом, хотя они были просто иными. "Воинство Звезды" дралось до последнего вздоха, каждый погибал со спокойным лицом. И уходили их тени в рассвет, оглянувшись в последний раз... Тризна по уходящим в последний путь...