Единственная для первородного вампира - Алиса Буланова

как-то странно. Взрослые перестали разговаривать друг с другом. Никто больше не улыбался. А ещё через некоторое время мамы не стало.

Всё случилось в день её рождения. Мы с ней пошли гулять по городу. Она была такой тихой и задумчивой. Я нарвала для неё одуванчиков в Измайловском парке. И пусть под вечер они пожухли и почернели, она всё равно не выбросила их. До самого конца сжимала их в ладони.

Всё случилось очень быстро. Мы переходили дорогу, и я убежала вперёд. Мама кричала мне, что нельзя бегать по проезжей части. Вдруг её голос заглушил рёв байка. Я обернулась и увидел эту огромную чёрную махину, уносящуюся прочь по вечерней улице. Мама лежала на асфальте…

— Иди делай домашнюю работу, а после приходи на проверку в мой кабинет! — бросает мне дядя, вырывая из холодных лап воспоминаний.

Я обнаруживаю себя на пороге своей комнаты. Киваю и толкаю дверь вперёд. Знакомое чувство омерзения появляется внутри. Проверкой дядя называет особую унизительную процедуру. Он проводит её с тех самых пор, как мне исполнилось восемнадцать и я поступила в универ. Каждый раз он заставляет меня раздеваться перед ним догола, после чего тщательно осматривает. И нет, он не насилует меня, и вообще почти не прикасается. Но от этого мне нисколько не легче. Тёте он объясняет свои действия желанием убедиться, что я не колю себе наркотики, не балуюсь пирсингом или тату, или чем-то ещё, что может помешать моему успешному счастливому будущему. Но я прекрасно понимаю, для чего он это делает. Достаточно просто взглянуть в его одержимые глаза в процессе, чтобы всё стало ясно.

Думаю, именно из-за меня он не прикасается к тёте уже долгое время. Она даже сама как-то сказала об этом. Тогда у неё случилась одна из её обычных истерик. Тётя швыряла в меня вещи и кричала: «Из-за тебя… Это всё из-за тебя!» Я была слишком погружена в собственные переживания, а потому подумала, что тётя имеет в виду смерть мамы.

«Как же так? — думала я. — Маму ведь сбил чёрный мотоциклист. Почему же тётя ненавидит меня?»

Университетский психолог, читавшая нам лекцию о домогательствах, помогла мне понять почему. Я даже попыталась поговорить с ней об этом. После этого мы с одногруппниками её больше не видели в универе. Мне остаётся лишь надеяться, что она просто уволилась и работает теперь где-то в другом месте. Мне не хотелось бы быть причиной чьих-то ещё несчастий. Всё, о чём я мечтаю, — жить свободной жизнью, не вспоминая о прошлом.

— Потёмкина! Эй, ты, аутистка! Я к тебе обращаюсь! — замечаю боковым зрением летящий в меня смятый лист бумаги.

Слегка поворачиваю голову в сторону одногруппника Кирилла, пытающегося привлечь моё внимание. В глаза стараюсь не смотреть. Так, если он солжёт или скажет оскорбительную неправду обо мне, то у меня хотя бы не будет болеть голова.

— Чего вылупилась, уродка, — бросает Кирилл. — Конспект свой тащи сюда!

Холодная дрожь пробегает по спине. Ну вот, опять началось. Удивительно, что даже в таком учебном заведении, как это, находятся подобные отморозки. Впрочем, если подумать, то всё как раз закономерно. Все эти парни и девицы, насмехающиеся надо мной, здесь не просто так. Они дети обеспеченных родителей. Чуть менее обеспеченных, чтобы найти способ в обход санкций обучать своих отпрысков за границей, но всё же отнюдь не простых смертных. Это я здесь случайная пассажирка, потому и стала главным лузером.

— Отвали от него, Кирилл! — бросает с передней парты наш староста Саша. — Если продолжишь отбирать её конспекты, то я буду вынужден доложить об этом зам ректора по воспитательной работе!

Я не знаю точно, кто родители Саши. Ходят слухи, что его дед замглавы ФСБ. Судя по тому, как Сашу все боятся, и как он не боится никого, это, вероятно, правда. Едва заметно киваю ему, избегая смотреть в глаза.

— Надо же, вы посмотрите, кто заговорил?! — восклицает Кирилл. — Староста, а чё это ты впрягаешься за нашу аутистку? Вы типа мутите?

Я бросаю на Кирилла злобный взгляд. Висок обжигает. Вот чёрт!

— Да не! — возражает приятель Кирилла. — Все ведь знают, что аутистка — любительница мужчин постарше. Не зря же у нашего Станислава Михайловича к ней такое особое отношение.

— Видимо, зачётно Потёмкина ртом работает! — Кирилл начинает ржать над собственным каламбуром.

Виски сдавливает сильнее. В голове снова начинается спазмирующая боль. На сей раз даже темнеет в глазах. Голоса одногруппников как будто отдаляются.

— Эй, аутистка, ты чего глаза закатила?!

— Блэт, у неё походу припадок!

— Зовите препода!

— Да нет! Лучше сразу в скорую звоните…

Следом за гулом голосов наступает тишина и покой. Вот бы остаться в этом покое навсегда.

Глава 3

«А? Что такое… Я уснула?»

Удивительно, как телу легко. И совсем ничего не болит. Только тяжело шевелиться. Но вроде бы, это и не обязательно.

— Кажется, она пришла в себя, — раздаётся рядом незнакомый женский голос.

Точно, я же хлопнулась в обморок прямо в аудитории. Вот же чёрт! Теперь ещё и за это придётся оправдываться.

— Яна? Яна! Вы меня слышите? — спрашивает незнакомый мужчина рядом.

Так значит, я в больнице. Теперь понятно, почему мне так легко. Должно быть, это действие препаратов. Интересно, как долго я тут провалялась? И сообщил ли кто-нибудь дяде, что я здесь? Вот бы не видеть его подольше.

— Может, сделаете уже что-нибудь? — произносит рядом дядя возмущённо, разбивая мои надежды. — Почему она так долго была без сознания?

— Успокойтесь, пожалуйста, — отвечает врач. — Иначе я буду вынужден попросить вас удалиться.

— Чёрт знает что! — ворчит тот чуть тише. — Вы вообще обследовали её? Она была абсолютно здорова. Даже не простужалась никогда.

— Вообще-то, это не совсем так. Я хотел дождаться, когда она придёт в себя, чтобы сообщить. Но раз вы её законный представитель, то, думаю, вам я могу сказать раньше. У Яны новообразование в мозгу.

— Что? Этого не может быть! — испуганно бормочет дядя. — Вы уверены?!

— Да, на снимке очень хорошо видно.

— Но это новообразование ведь доброкачественное?

— Для выяснения нам нужно сделать биопсию. Настораживают его размеры. Оно почти с грецкий орех. Полагаю, что жить с ним Яне очень непросто.

— Она никогда не жаловалась на боли, — произносит дядя задумчиво.

— Это обнадёживает. Будем надеяться, что всё обойдётся.

Новообразование — это же опухоль… Вот, значит, как? Это многое объясняет. Выходит, я скоро умру? Доктор сказал, что раз нет боли, то есть надежда. Но боль есть, просто о ней никто не знает. Получается, что надеяться не стоит?

Как ни